Маргарита Николаевна Егорова

Мама родилась в 1924 году в Москве. О маминых родителях, моих бабушке и дедушке, я здесь писать не считаю уместным. Это люди очень достойные и мною любимые, но они умерли раньше, чем началась наша новая жизнь; как я теперь понимаю, они и не могли бы ее принять и разделить с нами.
В семье было трое детей, мама была самой младшей; еще был брат Александр (Шура), старше ее на два года и сестра Нина, старше мамы на 6 лет. Мама и Шура были очень дружны, и в детстве, и в юности. Перед войной Шура поступил в военное училище; вскоре после начала войны он попал на фронт и погиб под Москвой в декабре 1941 г. В юности у мамы был также жених, Женя Полонский — талантливый художник и поэт, которого она любила и помнила потом всю жизнь. Он также ушел на фронт и погиб на Кавказе осенью 1942 г. И Шура, и Женя оставили глубокий след в маминой внутренней жизни, поэтому я даю здесь их фотографии – последнее фото Шуры перед отправкой на фронт (фото 1) и две фотографии Жени: одну еще в мирное время (фото 2) и вторую – перед отправкой на фронт (фото 3). На обороте последней надпись; «Моей, только и навсегда моей бесконечно любимой девочке. Твой Женя. 31 октября 1941г.» На фото 4 – мама в юности, перед войной; фото 5 – ее карандашный портрет, сделанный Женей.

Фото 1 Мамин брат Шура, 23 августа 1941 г.

Женя Полонский до войны.

Фото 2 Женя Полонский до войны.

Женя Полонский

               Фото 3. Женя перед отправкой  на фронт

 

Фото 4. Мама в юности                  Фото 5. Рис. Жени Полонского

После войны мама окончила Институт востоковедения (учебный, индийское отделение) с языком урду и поступила на работу сначала в ВЦСПС, затем в аспирантуру в отдел Индии Института востоковедения АН СССР. В 1947 году она вышла замуж. В 1948 г. родилась я. Маминым мужем и моим отцом стал Михаил Соломонович Марголин. На фото 6 и 7 – мама и папа в конце сороковых годов. Папа был авиаконструктором, работал сначала на заводе, позже поступил в КБ Сухого, где проработал до конца своей жизни (1970 г.). Он был талантливым инженером, автором многих изобретений; его последнее изобретение – аппарат искусственного сердца, который разрабатывался им в сотрудничестве с ведущими медицинскими учреждениями: Институтом терапии и НИИ клинической и экспериментальной хирургии Минздрава СССР. Впоследствии эта разработка нашла применение в работах профессора, затем академика В.И.Шумакова.

Маргарита Николаевна Егорова

Фото 6 Мама в конце 40-х годов.

Фото 7 Мой папа в конце 40-х годов.

После защиты диссертации (по истории формирования рабочего класса Индии) мама осталась работать в Институте, в отделе Индии. С 1956 года стала ездить в длительные командировки в Индию; в этой стране много путешествовала, встречалась с видными государственными и общественными деятелями, предпринимателями, учеными, журналистами, деятелями культуры, имела там друзей, с которыми переписывалась многие годы. Была членом КПСС, секретарем партийной организации отдела, на этой должности много сделала для решения различных проблем сотрудников и утверждения высокого статуса отдела в Институте. Она много и добросовестно работала, написала целый ряд статей, книгу и большую главу в коллективной монографии по проблемам рабочего и профсоюзного движения в Индии. Ее работы знали и ценили в Индии.

Во время первой командировки в Индию (1956-57 г.г.) астролог предсказал ей полосу тяжелых испытаний, и это предсказание полностью подтвердилось в последующие без малого 20 лет. В этот период ей пришлось пережить многое, что требовало мужества, терпения, любви к близким, огромного духовного напряжения, и она достойно прошла этот путь. Возможно, прежде всего эти испытания пробудили в ней жажду знания, стремление обрести духовную опору, которые и привели ее к Учению.

В 1978 г., во время своей командировки в Индию, она побывала в Бангалоре у С.Н.Рериха; мама примерно в это время – на фото 8. И эта встреча определила ее (и мою) дальнейшую судьбу. Как я понимаю теперь, он уловил главное ее желание, сказал ей о том, что она искала и явился тем камертоном, который был созвучен глубинной вибрации ее сердца, идущей из прошлых жизней. С.Н. дал ей рекомендации о связях с нужными людьми, и после возвращения в Москву она получила письма Е.И.Рерих, некоторые книги Учения и для нас началась новая жизнь, о которой говорилось в Предисловии. Связанная с этим общественная активность – участие мамы в попытках создания в Москве разных организаций для популяризации наследия семьи Рерихов, затем в создании Советского Фонда Рерихов – описаны в недавней публикации журнала Дельфис («Исповедь» , № 3, 2017, с.9).

Фото 8 Мама в середине 70-х

Фото 9 Дом Рерихов в Калимпонге, 1987г.

Во время своей последней командировки в Индию (1987 г.) мама побывала в Калимпонге, в доме, где жили Е.И. и Ю.Н.Рерихи (фото 9); там она позаботилась о сохранности ступы на месте кремации Е.И.Рерих (фото 10), за что С.Н.Рерих был ей благодарен. С начала 90-х и до начала 2000-х мама, как сотрудник Института востоковедения РАН занималась исследованием Учения Живой Этики и теософии Е.П.Блаватской, по этой теме выступала на Рериховских чтениях в Институте, написала книгу «Рерихи о культуре» и ряд статей, опубликованных в журналах «Философские науки» и «Дельфис». Позднее ее труды были изданы отдельной книгой «О сокровенных истинах Учения Жизни» (М., Прологъ, 2007). В этот период мама участвовала в различных мероприятиях рериховского сообщества; здесь дана ее фотография на открытии выставки Н.К. и С.Н. Рерихов в Государственном Музее Искусств Народов Востока (фото 11).

Фото 10 Ступа на месте кремации ЕИ Рерих, 1987г.

Маргарита Николаевна Егорова

Фото 11 Мама на выставке в Музее Востока.

С середины 80-х у нас появился свой круг друзей, с которыми мы читали и обсуждали книги Учения, новые публикации на близлежащие темы, делились своими впечатлениями, надеждами, радостями. Эти встречи в нашем доме были важны для всех нас; они создавали основу для прочных связей, для дружбы, которая не ограничена земной жизнью. Это особенно значимо для меня теперь, когда почти никого из них уже нет на земле.

Но и в новой жизни у мамы оставались старые друзья. У нее всегда были друзья – в школе, в учебном Институте, на работе; она была человеком легким в общении, открытым, искренним, доброжелательным, веселым, но в то же время умела сохранять независимость и отстаивать свое мнение, в том числе в отношениях с руководством. Для меня она долгое время была незаменимой опорой в трудные моменты жизни; ей я обязана слишком многим, чтобы говорить об этом сейчас. Но если попытаться определить словами главное ее качество –– наверное, это чистота и сердечная преданность Истине. Это было ее сущностью всегда, сначала скрытой, а потом явной, когда служение Истине было осознано ею как единственное дело жизни. Надеюсь, что это чувствуется в ее опубликованных трудах по вопросам Учения, которые даны на сайте, но особенно в ее Записях, выдержки из которых даны в Приложении 1.

Москва, 6.10.2017 г.

Нет религии выше истины

Мария Карлсон

«НЕТ РЕЛИГИИ ВЫШЕ ИСТИНЫ»

ИСТОРИЯ ТЕОСОФСКОГО ДВИЖЕНИЯ
В РОССИИ 1875-1922

Эзотерическая традиция и российский Серебряный Век

(из предисловия книги)

 

Представленный очерк российского теософского движения отражает стремление автора восстановить важную недостающую часть мозаики в сложной композиции findesiecle[1] российской культуры. Серебряный Век (1890-1914), широко признанный критическим переходным периодом истории российской культуры, пользуется заслуженным вниманием российских и западных исследователей в области литературы, истории, искусства и философии. Обращаясь в этом сложном периоде в большей мере к глубокому интеллектуальному брожению и социальному перевороту, ученые неизбежно осознавали существование в своей научной мозаике некоторых лакун. Одна из таких лакун — это страсть Серебряного Века к оккультизму и мистицизму как в утонченных, так и вульгарных формах. <…>

Эта книга намечает в общих чертах историю теософского движения в России, выявляет его ведущих деятелей и кладет начало документальному подтверждению роли Теософии[2] в

[1]Findesiecle (фр.) — конца века. [1] В этой работе теософия Е.П.Блаватской, в отличие от других учений мистического богопознания «от неоплатоников до философии Вл.Соловьева» обозначается с заглавного Т. (1, с. 28-29). М.Карлсон относит теософию Блаватской к оккультизму, хотя и признает, что это понятие «безнадежно извращено на современном, обыденном уровне его употребления; на деле же оно значит много больше, чем черная магия, кристальные шары, пентаграммы и сеансы» (1, с. 10). Согласно заметкам Блаватской, оккультизм (от лат.

качестве общественной и интеллектуальной силы в российском обществе в годы пленительного периода российского findesiecle [1, с. 3]. <…>

Накануне первой мировой войны только в С-Петербурге помимо более чем 35 оккультных кружков, имевших свой устав и прошедших официальную регистрацию, действовали сотни неофициальных и неформальных кружков. Подобные кружки были зарегистрированы в Вязьме, Благовещенске, Тифлисе, Усть- Каменогорске и во многих других местах. За период с 1881 по 1918 год в России насчитывалось более 30 оккультных журналов и газет. Учитывая высокий уровень неграмотности и строгость российской светской и церковной цензуры, эти данные представляют значительный интерес для исследователя. Старейший из этих журналов «Ребус» выходил еженедельно в течение 37 лет; к 1905 году он имел свыше 16 тысяч подписчиков. Страсть к тайным знаниям была повсеместной.

Теософия и спиритуализм были двумя наиболее важными оккультными движениями в findesiecle России. Они имели наибольшее число последователей и доминировали в журналах и других изданиях. Из этих двух Теософия была более значима и влиятельна в философском и культурном отношении, хотя спиритуализм обладал большим числом сторонников и пользовался большим вниманием прессы.

Теософия не случайно появилась в конце прошлого столетия; она была вызвана к жизни крушением надежд и неудовлетворенностью растущего числа мыслящих людей, которые чувствовали себя брошенными на произвол судьбы, не

оссикш — тайный, сокровенный) есть общее название эзотерических наук, исследующих тайны Природы и человека. Они включают в себя всю сферу познания «психологических, физиологических, космических, физических и духовных явлений»; сюда относится изучение «Каббалы», астрологии, алхимии и других сокровенных наук. Факты эзотерических наук обладают настолько глубокой природой, что в большинстве случаев в европейских языках не существует слов для их выражения (см. Указатель теософских понятий к «Т.Д.»). Но «Тайная Доктрина» Блаватской и оккультизм — не одно и то же. «Тайная Доктрина, — писала Блаватская, — это не оккультная философия эзотерических знаний» (тогда «этот секрет был бы подобен “секрету Полишинеля”»); в ней Блаватская давала только то, что могло быть выдано соответственно возможностям восприятия человечеством великих истин. — Прим, перев.

желая или будучи не в состоянии делать выбор между бесплодностью научного позитивизма и бессилием униженной церкви. Они стремились к поиску вечных истин, к утверждению достоинства человека, а находили грязные фабрики, отчужденных рабочих, преступность, мещанство и общий упадок. Этим обделенным искателям Теософия предлагала разрешение мучивших их вопросов на основе высокоорганизованного мировоззрения и строго нравственной этики [1, с. 5-6].

<…> Нельзя сказать, что значительное влияние Теософии недооценивалось современниками. В 1915 г. известный историк и литературный критик Иванов-Разумник (1878-1946) писал: «Будущий историк литературы несомненно должен предпринять раскопки в многотомной “Теософии” нашего времени; без этого ни Андрей Белый, ни Вячеслав Иванов, ни многочисленные “Жоржи Нулковы”[1] символизма не будут всесторонне освещены. Психолог и историк найдет много интересного при изучении этой секты, характерной для нашего времени; историк литературы не может себе позволить пройти мимо этого явления».

Предложение Иванова-Разумника, сделанное так много лет назад, заслуживает, чтобы к нему прислушались.

Великое множество страниц уже написано в США и Западной Европе о Теософии и теософских обществах, но практически ничего не было сказано об истории Теософского общества и его деятельности в России. Между тем, Теософия (и ее христианизированная ветвь — антропософия) была здесь много большим, нежели поддержкой и утешением в жизни для чиновников, докторов, юристов и уважаемых общественных деятельниц в их личном кризисе веры; она также преобразила мысль, искусство и судьбы многих представителей «творческой интеллигенции», ведущих писателей, музыкантов, философов и художников российского Серебряного Века. Не будет преувеличением предположить, что некоторые аспекты этого периода не могут быть поняты вне измерений Теософии и родственных ей теорий, сколь бы тайными они ни казались нам

[1] Жорж Нулков — один из персонажей четвертой симфонии Андрея Белого «Кубок метелей» (1908), являл собой пародию на анархиста-мистика и второразрядного писателя-символиста Георгия Чулкова (1879-1939).

сегодня [ 1, с. 6]. <…>

В течение всего этого эстетически богатого периода в России господствовала образованная русская элита, воспитанная на литературе французского декаданса, испытавшая влияние возрождения французского оккультизма и сведущая в немецкой идеалистической философии (с глубинным течением буддистской мысли, внесенной в нее Шопенгауэром). В этот период все интеллектуальные стремления (в литературе, философии, истории, теологии, музыке, живописи, танце и театре) взаимодействовали друг с другом и расцвели в великолепии целостного произведения искусства (gesamtkunstwerk), каким был русский Серебряный Век. Перед ликом расколовшегося мира, неуклонно маршировавшего к мировой войне и революции, российская творческая интеллигенция стремилась к предельному синтезу культуры, в котором искусство отождествлялось с религией, а эстетическая теория преобразовывалась в метафизическое мировоззрение. Поиск основательного онтологического фундамента вел ее мимо ослабленной церкви к метафизическому идеализму и теософской мысли. Результатом был не только подлинный расцвет искусств, но также и ренессанс религиозной и идеалистической философии. <…>

Трагедия состояла в том, что этот прекрасный, но деликатный цветок Серебряного Века России расцвел над бездной. Его появление знаменовалось не только кульминацией художественных достижений, но также и крайними явлениями коррумпированного общества; общества кафе, безумного старца Распутина, шампанского за завтраком… салонов сатанизма и моды на наркотики. Серебряный Век был не только идиллией утонченной символистской поэзии, любимых собраний и ностальгической живописи «Мира Искусств»; это был также период разгула порнографии, вульгарности, претенциозного секса, преступлений, антисемитизма и политического терроризма. В этом перевернутом мире, парящем на краю катастрофы, творческая интеллигенция искала вечные истины везде, где могла бы их найти; и Теософия обещала удовлетворить их духовный голод [ 1, с. 7].

Теософия без больших усилий нашла свою собственную нишу

в культуре российского Серебряного Века по простой причине: несмотря на свою экзотическую окраску, Теософия, в российском варианте, разделяла главные заботы и язык творческой и богоискательской интеллигенции. Теософия отвергла физическую реальность и ее теряющий силы позитивизм и повернулась к миру духа; Теософия была захвачена историей религиозной мысли, особенно тайными культами и древними ритуалами; Теософия верила и стремилась к осуществлению культурной миссии России в мире и подписывалась под «Русской идеей». Теософия с живым интересом отнеслась к российской сектантской и мистической теологии с их сильным неоплатоническим и гностическим подтекстом. Голос Теософии (ныне безмолвный и забытый) был неотразим в страстных религиозных диалогах российского Серебряного Века.

Личности Серебряного Века, чьих жизней коснулась Теософия (для лучшего или худшего!), входят в число наиболее прославленных представителей творческой и богоискательской интеллигенции. Это религиозный философ Владимир Соловьев; его брат, писатель-романист Всеволод Соловьев[1]; филантроп Анна Философова; поэты Константин Бальмонт и Николай Минский-Виленкин; критик и философ Дмитрий Мережковский и его жена, поэтесса Зинаида Гиппиус; писатель-символист и мыслитель Андрей Белый; писатель и переводчик Лев Кобылинский-Еллис, Алексей Петровский, Павел Батюшков, Михаил Сизов, Николай Киселев (из кружков аргонавтов и «Мусагета»); Анна Минцлова, двойник м-м Блаватской, которая «теософизировала» знаменитого ученого, писателя и критика Вячеслава Иванова; журналист и философ П.Д.Успенский, который, прежде чем вышел на свой мистический путь, объединился с другим российским мистиком Георгием

[1] Стоит все же напомнить высказывание Е.И.Рерих о Вс.Соловьеве. В письме от 05.10.36 г. она писала: «Отношение Всеволода Соловьева к Е.П.Блаватской запечатлено им самим в книге “Современная Жрица Изиды”, написанной им уже по еле ее смерти. Для каждого мало-мальски разбирающегося читателя, книга эта является суровым обличением самому автору. Соловьев не заметил, какой суровый приговор он подписал себе этой книгою! Вся тупая самонадеянность бездарности, вся подлость, предательство, лживость и мелочность его натуры так и сквозят на каждой странице». — Прим, перев.

Гурджиевым; писательница Ольга Форш; признанный религиозный философ Николай Бердяев; поэты Макс Волошин и его жена, художница Маргарита Сабашникова; актер и режиссер Михаил Чехов; композитор Александр Скрябин; художники Николай Рерих и Василий Кандинский; здесь названы имена наиболее видных личностей из творческой интеллигенции, которые принимали Теософию. Даже Максим Горький и Анатолий Луначарский, оба преданные социалисты и коллеги Владимира Ленина, были в числе тех, кто в то или иное время своей жизни интересовался Теософией и оккультной мыслью.

Интерес этих выдающихся представителей российской культуры к теософской доктрине влиял на их труды, их философию и в наиболее крайних случаях даже выливался в цельное мировоззрение. Как ведущие культурные и литературные деятели, имевшие свою образованную и преданную им аудиторию, они сами распространяли некоторые аспекты теософской мысли [1, с. 8]. <…> Значение роли Теософии в культуре Серебряного Века России кристаллизовалось в работах Андрея Белого, которого философ-идеалист Николай Бердяев назвал «наиболее характерной фигурой этой эпохи». Бердяев уточнял: «Белый — типичен для различных направлений начала века, так как он был не в состоянии оставаться в пределах чистой литературы и эстетического сознания; его Символизм носил мистический и оккультный характер, он отражал все духовные настроения и поиски этого периода» [ 1, с. 8-9].

Одаренный, влиятельный, приводящий в восторг и глубоко чувствующий страхи, неврозы и надежды, которые мучили его поколение, Андрей Белый в своей личной жизни и в своем искусстве явил символику духовной драмы своего времени. Белый разделял символизм на две области: эстетическую школу и мировоззрение. Он пошел так далеко, что определял символистское мировоззрение в теософских терминах как «новую религиознофилософскую доктрину», синтетическую по своей природе и основанную на идеалистической религиозной и эзотерической философиях. Современному ученому довольно легко увидеть в мысли Белого элементы идей Вл.Соловьева или неокантианства, но опознать третью линию — эзотерически-философскую, более проблематично. В философии Белого эта линия ведет в различных направлениях, но, главным образом, в сторону теософии и ее «вестернизированной» модификации— антропософии (или «христианизированной Теософии») и их влияния на мысль Серебряного Века. Белый вел все поколение молодых, хорошо образованных россиян в этом направлении; воздействие их на русскую культуру не прекратилось в 1917 году, а продолжилось вплоть до 1930-х годов; утонченным зрением это можно увидеть даже в сегодняшней России.

<…> Сегодня многие ученые не подозревают о той степени, в какой теософский словарь и образность языка оставляли свой утонченный след в искусстве и литературе Серебряного Века. <…> Знание эзотерического подтекста на метафорическом и семантическом уровне открывает новые перспективы, которые приведут к возможностям новых интерпретаций [ 1, с. 10].

<…> В то время Теософия обращалась к европейцам по трем главным направлениям. Во-первых, она предлагала разрешить противоречие между наукой и религией, знанием и верой; этим она лечила психическое безумие, последовавшее за эпохой Просвещения, непосредственно вызвавшей кризис культуры и сознания. Во-вторых, она обходилась без отчуждающего материализма, просто называя его «иллюзорным», и вместо него предлагала современному человеку вечную духовную жизнь. И в-третьих, она заменила тускнеющую угрозу христианства о нестерпимых и вечных мучениях в аду (или в ее современной альтернативе в виде пессимистического экзистенциализма) более мягкими концепциями кармы и реинкарнации, продолжая тем самым существование души и являя мир космически прекрасным и справедливым.

К русским, образованным в европейском духе, Теософия обращалась с теми же основными положениями. Русские также испытывали кризис культуры и сознания. Они также стремились замостить пропасть между наукой и религией. И, конечно, русские преломляли Теософию через призму своего собственного национального видения, в результате чего российская Теософия развивалась под мессианистским, сугубо славянским покровом [1,с. 11-12]. <…>

ТЕОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО В РОССИИ
В 1901-1917 ГОДЫ
(из главы 3)

Первые кружки (1901-1908)

Итак, Теософия распространялась в России благодаря отдельным энтузиастам, таким, например, как г-н Цорн из Одессы, который в 1880-х собрал одну из первых теософских библиотек в России; как м-м Мария Рабинович из Владикавказа, которая в 1890-е годы заинтересовалась работами Блаватской и была вдохновлена встречей с Анни Безант во время своей поездки в Англию, а также благодаря другим русским, которые, увлекшись Теософией во время пребывания за границей, делились затем своими открытиями и книгами дома, со своими друзьями и коллегами.

Попытки распространения новой доктрины в России были не всегда успешными. Усилия М.Рабинович служили тому предостерегающим примером. По возвращении из-за границы она попыталась организовать кружок во Владикавказе, но немедленно столкнулась с препятствиями, чинимыми местными властями: те усматривали в ее действиях не только еретическое нарушение прерогатив Русской Православной Церкви На духовную гегемонию, но и политическую неблагонадежность ее самой. Ее усилия остались в кругу домашних; она увлекла своих детей и мать. Мария Рабинович была в числе первых переводчиков теософской литературы на русский язык. В течение многих лет эта литература распространялась в России через нелегальную доставку книг (главным образом на английском и французском языках) либо в рукописных переводах [1, с. 54].

С 1901 года российское теософское движение было теснейшим образом связано с именем Анны Алексеевны Каменской (1867-1952). Она выросла и получила образование в Швейцарии; вернувшись в Россию, стала частным учителем. Она преподавала в петербургской прогрессивной гимназии Марии Стоюниной в течение 25 лет, и в 1915 году вышла в отставку. Вместе с теософом Цецилией Людвиговной Гельмбольдт (ум. в 1936 г.) они недолго вели свою собственную прогрессивную школу. Обладая высокоразвитым общественным сознанием, Каменская была активна и в социальной области (она преподавала на вечерних курсах для фабричных рабочих) и предпринимала усилия по организации женского движения. Эта энергичная женщина, с сильной волей и преданная идее, была движущей силой Российского теософского общества; она создавала и сохраняла его единство. Под псевдонимом «Альба» Каменская выступала автором огромного числа оригинальных статей и переводов теософской классики, она непрерывно и неустанно вела лекционную работу, редактировала журнал общества «Вестник Теософии» и следила за другими многочисленными публикациями [1, с. 55].

Каменская приобщилась к Теософии благодаря знакомству с Марией Рабинович и с другим пионером российского теософского движения — Ниной Константиновной Гернет (ум. в 1932 г.). М-м Гернет была членом Английского теософского общества и работала с филиалами в Германии, Швейцарии, Франции и Италии. Она часто курсировала между Европой и Россией, переправляя запрещенные теософские книги на родину. С ранних лет интересуясь восточными религиями и мистицизмом, м-м Гернет стала ревностным теософом, почувствовав, что теософия дала выход ее интересам и стала целью ее жизни. Многие русские впервые пришли к теософии благодаря ее усилиям. Она пользовалась большим уважением в Английском теософском обществе и печаталась в его главном органе «Теософикал Ревью». Ее личное полное собрание теософской литературы со временем стало центральной библиотекой Российской секции.

Анна Каменская и Нина Гернет дружили с детства; они вместе учились в школе в Швейцарии. Однажды, когда Каменская пребывала в бездействии со сломанной ногой, ее подруга принесла ей коробку теософских книг. Каменская не интересовалась ими, поскольку верила, что среди окружающих страданий и невежества вся энергия должна быть отдана на борьбу за Свет. Поэтому поначалу она испытывала антагонизм к Теософии, ошибочно считая это учение аристократическим, благом лишь для немногих и опасным, поскольку оно могло отвлечь силы, необходимые для поддержки беспомощных. Обеспокоенная своим безделием, Каменская, наконец, решилась взглянуть на некоторые из книг, оставленных для нее Гернет. «Внезапно я вспомнила о сундучке со “странной” литературой и, взяв первую из книг, увидела, что это была “In the Outer Court” м-с Безант. Уже с первых двух страниц я глубоко заинтересовалась ею, а по мере дальнейшего чтения я так была взволнована и возбуждена, что не могла ни есть, ни говорить, ни спать, пока всю ее не прочла. Я читала всю ночь и затем трижды снова. Это изменило всю мою жизнь, и я никогда этого не забуду» (Анна Каменская. «Теософия в России»; «Теософский посланец», 6 марта 1909; 234) [1, с. 55]. Интерес Каменской вскоре передался ее близкому другу и коллеге Цецилии Гельмбольдт, которая стала ее ближайшим сотрудником после образования Общества.

Летом 1902 г. Каменская на две недели отправилась с Гернет в Англию; там они не единожды имели возможность слышать выступления Анни Безант о Теософии. В то время м-с Безант, которая в 1907 г. станет президентом Общества, была одним из наиболее влиятельных теософов. Уроженка Лондона, после неудачного брака с англиканским священником, она увлеклась атеизмом и фабианским социализмом и начала свою профессиональную жизнь как социальный реформатор. В 1889 г., прочитав «Тайную Доктрину» Блаватской, она встретилась с самой создательницей Теософии и вскоре стала ее помазанным преемником. Ко времени смерти м-м Блаватской в 1891 г., м-с Безант достигла видного положения в Обществе. В 1893 г. она отправилась в Адьяр, затем обратилась в брахманизм (она утверждала, что во многих своих прошлых воплощениях была индусом, а также Гипатией[1] и Джордано Бруно).

[1] Гипатия из Александрии (370-415) была математиком, астрономом и филосо- фом-неоплатоником; убита христианскими фанатиками.

Анни Безант была привлекательной, искренней и полной энтузиазма; она тотчас же покорила Анну Каменскую. «После этого, — писала Каменская, — каждый раз, когда Анни Безант была в Европе, я ездила послушать ее. Я присутствовала на всех теософских конгрессах и время от времени сопровождала А.Б. в ее поездках…» [Анни Безант (воспоминания А.Каменской). «Вестник», окт. 5,1937. Женева]. В течение всей жизни Каменская останется личным другом и непоколебимым защитником м-с Безант; она называла ее «мой друг и мой гуру». Личная преданность Каменской м-с Безант сыграла определяющую роль в формировании характера Российского Общества, и, в конечном счете, определила и ее собственную судьбу. Именно тогда же и там же, в 1902 г., она приняла решение нести факел Теософии в России [ 1, с. 56].

Анна Каменская, став зарегистрированным членом Английской секции Теософского общества, вернулась в Россию полная идей и немедленно начала теософскую работу. Если не оригинальный, то умелый оратор, она читала лекции по сравнительному религиоведению и теософии в избранных частных салонах Санкт-Петербурга. Она очень скоро нашла энтузиастов-единомышленников, и в их числе Марию фон Штраух-Спеттини (1847-1904), актрису, недавно покинувшую сцену петербургского Императорского театра[1]. Фон Штраух была членом Берлинского отделения Теософского общества и уже обдумывала возможности создания отделения в С.-Петербурге. «Я уже несколько раз встречалась с фрейлейн Каменской, и теперь мы находимся в постоянном контакте», — писала она из С.-Петербурга (31.10.1902) своему близкому другу Марии фон Сивере, которая, работая с д-ром Рудольфом Штайнером, была тогда в Берлине [1, с. 56].

[1] Мария фон Штраух-Спеттини (урожд. Мария Магдалена Шпекен; Спеттини было ее сценическим именем) была одной из первых видных теософов России (она родилась в Кенигсберге в 1847 г.). Профессиональная актриса, она выступала на германской и российской сцене и оставила ее, выйдя замуж за Евгения Федоровича фон Штраух, статского советника в С.-Петербурге. Близкий друг и наставница Марии фон Сивере (впоследствии м-м Штайнер), она была в тесном контакте с Рудольфом Штайнером и Германской секцией Т.О. <…> Мария фон Штраух умерла неожиданно от пневмонии 28 декабря 1904 г., вскоре после основания кружка.

После преждевременной смерти Марии фон Штраух в конце 1904 г. ее именем был назван первый теософский кружок. Спустя почти 6 лет он стал основой Российского Теософского Общества. К 1905 году кружок Марии фон Штраух настолько разросся, что стало возможным создать еще один кружок — Гипатии. Отныне теософы смогли развивать свои организационные планы и за пределами С.-Петербурга. Растущее число неофициальных теософских кружков преуспевало в различных городах империи, главным образом, благодаря усилиям Нины Гернет, которая, переезжая из одного места в другое, была объединяющей силой на раннем этапе развития российского движения. Через нее Каменская со временем встретилась с Еленой Писаревой из Калуги, с Ниной Пшенетской и Павлом Батюшковым из Москвы, Елизаветой Радзевич из Киева и многими другими, позднее сыгравшими большую роль при официальном создании Российского общества.

Наиболее выдающимся членом — основателем Российского Теософского Общества была Анна Павловна Философова (урожд. Дягилева, 1837-1912). Влиятельная и независимая женщина, она была матерью писателя и философа Дмитрия Философова и теткой Сергея Дягилева, организатора общества-движения «Мир Искусства» и русской балетной труппы. Философова родилась в состоятельной дворянской семье. Старшая в семье из девяти детей, она вышла замуж за Владимира Дмитриевича Философова в 1856 г., когда ей было только 19 лет. Философов, государственный деятель, реформатор, старше ее на 15 лет, оказал влияние на формирование ее характера и интересов. Благотворительница, с либеральными воззрениями, Философова очень скоро была вовлечена в женское движение, работала с крестьянами, основывала школы, миссии и больницы для бедных. В конце 1879 г. за свои прогрессивные идеи и политические настроения, неприемлемые для жены государственного чиновника высокого ранга, она была выслана за границу. В Висбадене она открыла для себя Теософию. В начале 1881 г. ей было разрешено вернуться в Россию и продолжать благотворительную и феминистскую деятельность [1,с. 57].

Анна Философова впервые встретилась с Анной Каменской в 1902 г. на одной из ее частных лекций. Философова осваивала теософскую доктрину в годы своего пребывания за границей; она «нашла в ней не только полное выражение ее собственных, наиболее сокровенных убеждений, но также и ясное объяснение тому активному идеализму, который наполнял всю ее жизнь» (Писарева, «Вестник Теософии», 7/8,1912, с. 15). В России она не находила выхода своим устремлениям, но Каменская с энтузиазмом сообщила ей о том, что в С-Петербурге уже действует небольшой теософский кружок, и вскоре Анна Павловна стала членом кружка Марии фон Штраух-Спеттини; объединенные усилия этих двух динамичных женщин—Каменской и Философовой — весьма способствовали прогрессу российского теософского движения.

Выдающаяся деятельница среди российских теософов, Философова поддерживала их значительными финансовыми средствами, трудилась ради этого дела, и даже в своем престижном салоне, куда часто съезжались сливки петербургского общества и интеллигенции, устраивая дискуссии и лекции, могла распространять идеи «Тайной Доктрины». Она часто представляла Россию на различных теософских конгрессах и собраниях за рубежом. На родине в 1906 г. она была избрана руководителем делегации теософов на Конгресс спиритуалистов. До самой смерти 17 марта 1912 г. Философова оставалась активным и видным членом РТО. В штаб-квартире Теософского Общества (Адьяр), на представительной выставке, посвященной знаменательному Дню Белого Лотоса (8 мая — день годовщины «ухода м-м Блаватской с физического плана»), портрет Философовой как «пионера движения в России» был присоединен к портретам Блаватской и Олькотта. Ее вклад на благо России и, в частности, в развитие российского теософского движения был значительным.

Теософские кружки продолжали свою скромную работу в течение первых лет нового столетия. Обсуждались вопросы создания журнала, официальной регистрации кружков, наконец, объединения их в центральном теософском обществе; но в течение нескольких лет осуществление этого было невозможно. Православная церковь не потерпела бы теософское общество, и ему бы, конечно, отказали в правах. Положение радикально изменилось в связи с революцией 1905-1906 гг.; последовало введение более либеральных правил российской цезуры. В изменившихся условиях главным приоритетом в деятельности теософов было распространение теософских текстов. В числе первых публикаций был журнал «Вестник Теософии» (первый выпуск появился 7 января 1908 г.) и сборник теософских статей «Вопросы Теософии», поступивший в продажу в декабре 1907 года.

Пять разделов первого сборника «Вопросы Теософии» были посвящены почти исключительно переводам и пересказам недавних лекций и статей ведущих теософов; большинство из статей были подготовлены Анной Каменской, Еленой Писаревой, Дмитрием Странден, Павлом Батюшковым и Анной Минцловой. Сюда были включены работы Анни Безант («Искание Бога», «Теософия и Новая Психология», «Противоречит ли Теософия Христианству?» и «Необходимость перевоплощения»), Рудольфа Штайнера («Культуры пятой Арийской расы», «Фауст»), Эдит Уорд («Теософия и наука»), Эдуарда Шюре («Дионис и Персефона») и м-м Блаватской («Голос Безмолвия»). Были включены также выдержки из Бхагавадгиты.

Второй сборник «Вопросов Теософии» вышел в 1910 г. и был переиздан в 1911 г.; это собрание было посвящено м-м Блаватской и включало ее новую биографию, подготовленную Еленой Писаревой, обсуждение вопроса о миссии лидера, представленное Анной Каменской, и воспоминания о м-м Блаватской ее коллег-теософов. <…>

Появление «Вопросов Теософии» было официальным дебютом теософов и подняло их авторитет в образованных кругах российского общества.

Этот дебют не остался незамеченным. «В начале января 1908 года, — писал “Ребус”, — в Москве состоялось собрание представителей российских теософских кружков; обсуждался вопрос об их объединении и присоединении к европейскому теософскому движению». <…>

«Участники собрания, — сообщал также “Русский Франкмасон”, — пришли к заключению, что такой шаг был бы преждевременным и что вообще нежелательно подчинять теософское движение в России директивам из Англии» [1, с. 59].

Дискуссия эта продолжалась на протяжении 1908 года, пока, наконец, представители большинства кружков не решили объединиться; при этом значительное число кружков, особенно в Москве, предпочло оставаться независимыми. Преодолев многочисленные бюрократические препятствия, новое Российское Теософское Общество (РТО) было официально зарегистрировано 30 сентября 1908 года. <…> Торжественное открытие Российского Теософского Общества состоялось 17 ноября 1908 года, в 33-ю годовщину основания общества м-м Блаватской и полковником Олькоттом; предполагалось, что штаб-квартира новой секции будет в С.-Петербурге[1]. Анна Каменская была избрана генеральным секретарем.

Теософская работа (1908-1914)

Численность членов

Российское Теософское Общество (РТО) было официально признанной национальной секцией Теософского Центра (Адьяр), лояльной к м-с Безант. Российские теософы были подвержены тем же политическим и документальным спорам, характерным для движения в целом, и поэтому статистика членства РТО является не более чем верхушкой айсберга.

Незадолго до создания РТО, в редакционной статье «Ребуса» подчеркивалось: «Существует несколько фракций внутри теософского движения; из них наиболее рациональной и близкой к образцам западноевропейской мысли является Германская фракция под руководством Рудольфа Штайнера. Следует отметить, что Англо-индийская фракция выдвигает в настоящее время ясно очерченную догматическую позицию, придающую ей до некоторой степени замкнутый характер. Создавшаяся ситуация

[1] Чтобы представлять национальную (Российскую) секцию Международного Теософского Общества (Адьяр), РТО необходимо было иметь семь отделений по стране. Это требование явилось причиной более позднего оформления РТО как национальной секции.

привела к появлению многих (российских) теософских организаций, не связанных с центрами теософского движения, но объявляющих себя независимыми последователями теософской доктрины. Таков, например, теософский кружок в Москве и другой в Одессе» [1, с. 61].

Накануне первой мировой войны теософии симпатизировали, по-видимому, несколько сотен тысяч россиян, но только 300 человек были официально зарегистрированы в РТО в 1913 году. Эта цифра более чем втрое превышает членство общества во времена его официального признания в конце 1908 года, что свидетельствует о неуклонном росте этой организации.

Для сравнения, в том же 1913 г. Финляндия имела 518 зарегистрированных членов, Америка — 4145 (плюс тысячи в отделившемся Американском Обществе), Англия — 2280. Членство в Германии сократилось до 218 по сравнению с 2447 человек за предыдущий год— так отразился уход немецких теософов в Антропософское Общество Рудольфа Штайнера. Всего в 1913 г. общее число членов организаций, примыкающих к Адьярскому Центру в различных странах мира, составляло 25 тысяч человек, хотя членство заинтересованных объединений было гораздо большим. В 1911 г. имелось более 50 теософских журналов (различных степеней лояльности), издававшихся в Европе, Америке и Индии. В России таких журналов было четыре, и только один представлял РТО. Всего же с 1881 по 1918 год в России выходило почти 30 оккультных журналов: большинство из них, не будучи преданными исключительно теософии, публиковали также и теософские материалы.

Что касается Российской Секции, то официальные цифры членства не точно отражают существовавший интерес к ее деятельности. Некоторые российские теософы еще до 1907 г. были зарегистрированными членами европейских отделений (главным образом Бельгии, Англии и Германии) и никогда не меняли свое членство, хотя и посещали собрания и участвовали в мероприятиях РТО. Были и другие, которые воздерживались от официальной регистрации, поскольку Русская Православная Церковь, активными членами которой были многие теософы, относилась к этому обществу с неодобрением. Обычно консервативные государственные учреждения (а многие теософы находились на гражданской и военной службе) также неодобрительно относились к служащим, принадлежащим к объединениям, на которые хмуро взирала православная церковь. Общество, действительно, время от времени испытывало неприятности, и его приверженцы из средних слоев часто находили целесообразным вообще официально не регистрироваться.

Большинство зарегистрированных членов жили в больших городах, где активно действовали филиалы; теософы в провинциях нередко вовсе не беспокоились о регистрации.

Были и другие индивидуалы, разделявшие идеи теософии, но не присоединявшиеся к Обществу, выражая таким образом свое неодобрение линии м-с А.Безант и Ч.Ледбитера. Они объединялись в независимые теософские кружки, не вошедшие по различным причинам в Российскую Секцию и тем самым не охваченные общей статистикой. Среди российских теософов, так же как и в европейских и американских отделениях, существовало много внутреннего политиканства. Но при всем том, тысячи россиян со всей страны регулярно посещали теософские лекции и другие их собрания. Посещаемость общественных мероприятий РТО была необычайно высокой [1, с. 62].

Подавляющее большинство членов РТО принадлежало к мелкопоместному дворянству, среднему слою гражданской службы, к военным, лицам свободных профессий, к творческой интеллигенции и другим представителям небольшого, но растущего образованного среднего класса. Теософия привлекала также членов из слоев аристократии. К примеру: невестка Льва Николаевича Толстого — графиня Софья Николаевна Толстая, жена второго сына Толстого — Ильи, друг Анны Каменской и член Калужского отделения (умерла в Праге в 1934 г.); Варвара Пушкина, урожд. княгиня Голицына; княгиня Ада Трубецкая; князь Сергей Михайлович Волконский (1860-1937), директор Императорского Театра; княгиня Софья Владимировна Урусова, которая была первым секретарем и, позднее, президентом Московского отделения и др. [1, с. 62,219].

В Российском Теософском Обществе преобладали женщины; по имеющимся данным, мужчины составляли менее трети его членов. Женщины занимали и большинство высших административных должностей. В среде российского образованного слоя, еще очень небольшого накануне первой мировой войны, теософы составляли представительный контингент и в численном, и в материальном отношении.

Из семи филиалов Российской Секции Теософского Общества крупнейшим было Санкт-Петербургское отделение. Оно объединяло 10 кружков, представляющих, возможно, более половины общего членства РТО. Отражая интересы санкт-петербургских теософов, здесь действовали кружки — Марии Штраух, «Гипатии», «Восточный», «Педагогический», искусств, по изучению идей Рудольфа Штайнера, по изучению «Тайной Доктрины», христианский, а также кружок Союза Рас[1].

Активное Киевское отделение насчитывало более 40 зарегистрированных членов; Москва — около 30 плюс два кружка —  Анни Безант и по изучению идей Владимира Соловьева. Калужское отделение, основанное 21 апреля 1909 г., насчитывало менее 20 формально зарегистрированных членов, но значение его было высочайшим среди других; оно шло следующим за Санкт-Петербургским отделением. Самое молодое отделение в Ялте, открывшееся 7 апреля 1914 года, было наименьшим по численности; Каменская отмечает, что в феврале 1914 г. там было менее дюжины членов, но более 30 заинтересованных групп; последнее, возможно, дает некоторое приближенное представление о соотношении регистрируемых и нерегистрируемых теософов[2].

[1] Адреса отделений РТО: Санкт-Петербургского отделения — Ивановская, 22; Московского — Арбат, Староконюшенный переулок, 19; после 19 октября 1914 года — Большой Успенский переулок, 8; общественные собрания Московского отделения проводились на Знаменке, в гимназии Кирпичниковой; Киевского отделения — Большая Подвальная, 26; Калужского отделения — Воскресенская, дом Е.Ф.Писаревой, а также усадьба Писаревых «Подборки»; отделения Ростова-на-Дону — Нахичевань, 4-я линия, дом 12 [1, с. 219].
[2] Исходя из соотношения три к одному, мы могли бы полагать, что численность российских теософов адьярской ориентации составляла 900 человек. Число серьезно заинтересованных независимых теософов вдвое превышало эту цифру; если к ней добавить тех, кто интересовался периодически, но покупал теософские брошюры и время от времени посещал лекции, то это число могло бы удвоиться или даже утроиться. Стоит подумать и о том, что в 1911 г. ежемесячно продавалось 700 экз. «Вестника Теософии», в то время как официальное членство колебалось вокруг двух сотен (из прим, в [1, с. 219]).

Тифлис, Ростов-на-Дону (общество открылось 10 мая 1910 г.) и провинции охватывали остальных зарегистрированных членов. В Харькове, Полтаве, Риге и Ярославле действовали региональные филиалы, но не отделения. Различные отделения имели свою направленность по интересам: Калуга, например, уделяла внимание музыке и ремеслам; Киев был философским (многие его члены принимали также активное участие в работе Киевского религиозно-философского общества), тифлисский кружок интересовался всеми формами оккультной философии и спиритуализма.

Калужское отделение РТО, несмотря на его небольшой состав, было самым значительным после санкт-петербургского благодаря своему президенту Елене Федоровне Писаревой и ее семье. Писарева впервые начала проводить теософские собрания для заинтересованных друзей в Калуге в 1906 году, хотя сама уже несколько лет была теософом. Она была знакома с Марией фон Штраух и являлась близким другом Анны Философовой. Ее муж, Николай Писарев (секретарь Калужского отделения), владел издательством «Лотос» — первой теософской типографией в России. С 1905 по октябрь 1917 «Лотос» опубликовал 21 издание; его типография и весь инвентарь были разгромлены большевиками. Дочь Писаревой, Наталья, также была вовлечена в движение как переводчик теософских текстов; со временем она вышла замуж за итальянского теософа Пиетро Бокка и уехала за границу.

Семья Писаревых предложила свое загородное (близ Калуги) поместье «Подборки» в качестве теософского центра. «Подборки» находились всего в 18 верстах от монастыря Оптина Пустынь, частыми посетителями которого были теософы. Анна Каменская с 1903 года проводила в имении летние месяцы и писала об этом позднее: «С годами “Подборки” стали духовным центром, в котором проводилась активная теософская работа; к нему

заинтересованных независимых теософов вдвое превышало эту цифру; если к ней добавить тех, кто интересовался периодически, но покупал теософские брошюры и время от времени посещал лекции, то это число могло бы удвоиться или даже утроиться. Стоит подумать и о том, что в 1911 г. ежемесячно продавалось 700 экз. «Вестника Теософии», в то время как официальное членство колебалось вокруг двух сотен (из прим, в [1, с. 219]).

тянулись ищущие и устремленные сердца». «Подборки» стали российской версией штаб-квартиры Т.О. в Адьяре (Мадрас).

Елена Писарева была хорошо известна среди европейских теософов. Она была лично знакома с Анни Безант, Рудольфом Штайнером, Марией фон Сивере, Дж.Мидом, м-с Купер-Оклей и Бертрамом Кейтли. Хотя она жила в Калуге, она часто посещала теософские кружки в Санкт-Петербурге и Москве, и ее контакты охватывали как главные неофициальные теософские кружки, так и те, что входили в Российскую Секцию. Из российских теософов, после смерти Философовой, Каменская и Писарева пользовались, без сомнения, наибольшим международным признанием. В течение нескольких лет, пока еще не существовало Российской Секции, они, участвуя в европейских теософских мероприятиях, учились поддерживать их высокий европейский уровень. Каменская, Писарева и их российские коллеги неизменно присутствовали на теософских конгрессах, конференциях, летних курсах, лекционных сериях и других формах активности в Англии и на континенте. Возвращаясь домой, они делились с коллегами лекциями, уроками и другими материалами. В результате, в России довольно быстро узнавали о европейских событиях и публикациях.

Елена Писарева первоначально присоединилась к Германской Секции Т.О.; она стала членом Берлинского отделения в 1905 г., и с 1908 г. возглавляла отделение Рудольфа Штайнера в Калуге [ 1, с. 63]. Писарева организовала для Штайнера специальный цикл лекций для русских в мае-июне 1906 г., приурочив его к Международному Теософскому Конгрессу, который состоялся в Париже (3-6 июня). На этом штайнеровском парижском цикле присутствовали писатели: Николай Минский (Виленкин), Константин Бальмонт, Дмитрий Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус, критик Дмитрий Философов (сын Анны Фило- софовой), Максимилиан Волошин и его жена Маргарита Сабашникова, другие русские в Париже, а также делегация теософов из России, включая Елену Писареву, Анну Каменскую, Нину Гернет, Анну Философову и Анну Минцлову. Парижский цикл был не первым и не последним в сериях лекций Штайнера, предназначенных для русских. Такие специальные циклы проходили в 1904 и 1905 гг., затем в 1912 и 1913 гг. <…>

Общий вклад Писаревой в дело Российского Теософского Общества был огромным. Вдобавок, к усилиям по активному продвижению штайнеровского варианта теософии, она переводила многочисленные теософские тексты, написала биографию Блаватской, публиковала памфлеты, была связной между РТО и кружками, не входящими в него, а также между Российской и Германской секциями, участвовала в подготовке редакционных статей для «Вестника Теософии» и вела широкую лекционную работу. Как Каменская и Философова, Елена Писарева посвятила свою жизнь делу теософии. Даже после большевистской революции, когда она была вынуждена эмигрировать в 1922 году, она продолжала работу в Италии и затем с Каменской в Женеве для «Российского Теософского Общества вне России» [1, с. 64].

Третьим членом маленького, но полного энергии калужского отделения была Александра Васильевна Унковская (1857- 1929). Окончив Санкт-Петербургскую консерваторию, став профессиональной скрипачкой и достигнув известности, Александра Васильевна (вдова знаменитого оперного баритона Н.В.Унковского) работала над вопросами синестезии звука и цвета, интерпретируемой мистическим путем. Она читала лекции и писала в духе идей теософии о звуке, цвете и музыке. Она была близким другом Каменской и активно участвовала в издании «Вестника Теософии». Часто путешествуя, подобно Писаревой и Каменской, она имела широкие контакты с европейскими теософами и была знакома со многими выдающимися деятелями в мире музыки и искусства. Другими членами Калужского отделения были: Ираида Чулитская (ум. в 1913 г.), одна из чле- нов-основателей РТО, а позднее — секретарь Московского отделения; М.Ф.Васильева и деятельный филантроп графиня С.Н.Толстая [ 1, с. 65,220].

Киевское и московское отделения следовали за Санкт-Петербургом и Калугой. Киевское отделение было основано Ариадной Вельтс и Елизаветой Вильгельмовной Радзевич. В числе его выдающихся членов был Е.Г.Бердиев, член киевского религиознофилософского общества и руководитель недолго просуществовавшего кружка Софии для изучения теософии и христианства (основанного 15 февраля 1915 г.), Василий Алексеевич Соболев, Евгений Кузьмин и Евгения Васильевна Палыпо.

Московское отделение было официально основано 14 марта 1910 года, но никогда не насчитывало много членов. Это не означало, однако, что москвичи не интересовались теософией; напротив, Москва, в действительности, имела наибольшее число независимых теософских кружков в России. Административное руководство Московским отделением было в умелых руках Анны Яковлевны Рабинович, дантиста с офисом на Арбате. Его первым президентом была Ю.Н.Кирпичникова. Среди других видных московских теософов были: Николай Карлович Бойанус, А.В.Борнио, Софья Владимировна Герье (которая, будучи президентом, вела Московское отделение в годы большевистской революции и в последующие годы), Е.Е.Линева, Е.Недович и княгиня Софья Урусова, которая одно время также возглавляла это отделение в качестве президента (1, с. 65].

Теософская жизнь

Российские теософы имели свой собственный особый стиль жизни. Их «сезон» открывался 18 сентября (1 октября по новому календарю) — в день рождения м-с Безант. И закрывался 25 апреля (8 мая по н. к.) в День Белого Лотоса. Главным событием сезона было празднование годовщины основания Теософского Общества — 17 ноября. По традиции члены РТО из провинции приезжали в Санкт-Петербург на «Золотую неделю», в течение которой проводили серии специальных лекций, встречи за чаем, музыкальные вечера, выставки индийского искусства и другие мероприятия.

Каждую неделю этого сезона Санкт-Петербургское отделение устраивало 2-3 собрания, гостеприимно открытые для широкой публики. Эти собрания были столь популярны, что к концу 1913 г. РТО проводило свои публичные лекции в главном зале Тенишевской Академии (413 мест)[1]. Многие из ведущих членов деятельно расширяли лекционную работу общества в провинциях. Теософы вообще относились к проведению лекций с большим энтузиазмом и часто собирали аудитории на такие темы, как «Теософия и жизнь», «Структура Космоса и структура человека», «Перевоплощение», «Доктрина кармы и дхарма», «Развитие психических сил и воспитание нового человека», «Путь ученичества и Миссия человечества». <…>

Еженедельно устраивалось также равное число закрытых собраний только для членов и специально приглашенных гостей. Регулярно проводились и заседания членов различных кружков. <…> Публичные лекции и лекционные циклы для членов общества были частью «экзотерической теософии», доступные для всех, кто желал присоединиться и участвовать в чтениях; но общество имело и внутреннюю, закрытую «эзотерическую секцию» для немногих избранных, чье духовное развитие было более продвинутым и готовым к восприятию наиболее утонченных вопросов эзотерической философии. На всех встречах практиковались музыкальные антракты, декламация вдохновляющей поэзии, Индусских Писаний и ароматы ладана. По пятницам устраивали чай и открытые собеседования в элегантном, декорированном центре РТО, который предполагалось расширить, чтобы вмещать, по крайней мере, сотню членов во время закрытых заседаний.

Теософы посещали не только свои лекции, но и лекции своих оппонентов. Когда в начале 1912 года Ментин читал лекцию в Калуге, направленную против Теософии (Теософия — это «опасная эпидемия»), чтобы защитить общество, на ней присутствовали Елена Писарева, ее муж Н.В.Писарев и Г.Гагарин. В Полтаве во время лекции недружественного ректора местной семинарии архимандрита Варлаама «о вредном влиянии модной теософской доктрины, которая начинает сильно прельщать нашу молодежь», теософы защищали свои позиции и на лекции, и в местной газете.

[1] Княгиня М.К.Тенишева (1867-1928) — меценатка, организатор Смоленской художественной школы и художественных мастерских в Талашкино.

Вообще же теософы предпочитали свою собственную компанию и проводили свободное время в своей среде. Они имели собственный вегетарианский ресторан и даже дачу для вегетарианцев — пансион «Васанта» в деревне «Самопомощь» в 45 минутах езды от Санкт-Петербурга, где они проводили время на свежем воздухе. Это был дар члена РТО Ивана Анучкина; в декабре 1915 г. эта дача сгорела. К этому времени теософы уже собирали средства для строительства современного санатория — «Бела» на берегу Черного моря. «Подборки» Писаревых также предлагали свой кров для тех, кто в этом нуждался. Наконец, общество с энтузиазмом участвовало в планах создания в С-Петербурге буддистского храма.

Хотя теософы воспринимались многими как элитное сообщество, исключительное и даже высокомерное, они не были изолированы от других социальных движений. Фактически рост Теософского Общества шел рука об руку с женским движением. Одна из причин этого была широта воззрений и глубокая убежденность женщин-теософов. М-м Блаватская была уникальной женщиной для своего времени; шарлатанка или нет, она достойна уважения за совершение того, чего в том веке могли достигнуть лишь немногие мужчины. Ее бабушка была выдающейся личностью, ее мать была в числе первых писательниц-феминисток. Анна Каменская была профессионально вовлечена в педагогику и детское воспитание. Нина Гернет была удивительно независимой и странствующей женщиной конца XIX столетия. Многие женщины, участвуя в теософском движении, владели собственным бизнесом, были врачами, учителями или специалистами в других областях. Анна Философова была главным двигателем, способствующим вовлечению теософских обществ в филантропические и социальные проекты. Она была и главной фигурой в российском женском движении; вместе с д-ром А.Н.Шабановой она помогла организовать первый Всероссийский Конгресс женщин (1908), в котором участвовали теософы— и мужчины, и женщины. Она была также участницей многочисленных филантропических начинаний, включая строительство первого общежития для работающих женщин в Санкт-Петербурге. Женское движение было естественным союзником Теософского Общества, поскольку это была группа меньшинства с большим контингентом женщин и устремлением к социальной деятельности. <…> В своих воззрениях по вопросам женского движения теософы были своеобразным эхом позиции Лиги Свободных Женщин в Лондоне и других международных женских организаций. Они выступали за семью, за большие возможности для женщин в получении образования и за полное равенство с мужчинами.

Участие в различной филантропической деятельности было вообще характерно для теософского движения. Теософы открывали вегетарианские кафетерии и кухни питания для бедных, работали в больницах, вели детские сады, организовывали для нуждающихся повседневную работу, устраивали рождественские елки для детей из бедных семей, распределяли среди них сласти, книги, игрушки и проводили развлекательные вечера для нуждающихся стариков. Теософы были в числе первых, проявивших интерес к новому методу преподавания Марии Монтессори и применяли его в своей воспитательной работе; они вообще были деятельны в области педагогики. В РТО был педагогический кружок, который регулярно проводил свои занятия; члены его работали в детских садах и создали небольшую библиотеку литературы по вопросам воспитания и начального обучения (см. брошюры: Альба (Каменская) «Вопросы воспитания в связи с задачами духовной культуры» (СПб., 1912), «Вехи: первое семилетие ребенка. Резюме работ Педагогического кружка РТО за 1910-1915» (Петроград, 1918)).

Наконец, теософы участвовали в движениях, связанных с развитием разных видов ремесленного искусства, ибо, по их теории, люди стали бы здоровее и счастливее, если бы работали и своими руками. Российское Теософское Общество было связано с Международным Союзом Ручного Труда. Особенно активной по этой линии была Александра Логиновна Погосская; она писала и переводила для «Вестника Теософии» под псевдонимом «Дана». Она жила во Флориде и в Англии, часто бывала в России с лекциями в Калужском отделении РТО. В течение 22 лет она участвовала в экспорте крестьянских кустарных и ремесленных изделий за границу. Она была также вдохновенным связным между российскими и британскими теософами, часто посещая обе страны.

Нельзя сказать, что современники были в неведении об этой стороне деятельности Теософского Общества. В своей книге о теософии отец Дмитревский писал: «Для того, чтобы дать реальное представление о социальной силе этого движения, достаточно перечислить те лиги и союзы, которые в настоящее время признают устав Теософского Общества. Это: “Лига распространения теософской литературы”; “Лига развития силы мысли с целью самосовершенствования”; “Лига Эстетики”: ее цель — распространение в обществе идеала Красоты; “Лига нравственного воспитания молодежи”; “Союз Изиды”, цель которого — внесение красоты и понимания искусства в жизнь бедняков; “Братство рабочих”, продвигающее идею святости труда и солидарности рабочих; “Международный Союз Ручного Труда”; “Союз защиты животных”; “Лига за действие против вивисекции и прививок”» (Отец И.Дмитревский. «Теософия — религиозная философия нашего времени». Харьков, 1911 г.).

Теософы были неутомимыми филантропами. Большинство членов РТО были исполнены добрых намерений, благородства, идеалистических устремлений; это были мужчины и женщины, которые видели в Теософии не только псевдорелигию или эзотерическое учение, но также и форму социальной и филантропической помощи. Они горячо верили в теософскую концепцию «активного идеализма» и подписывались под ее принципом: «В социальной сфере Теософия учит необходимости строительства новой жизни на основе братства и нравственной ответственности каждого человека за других людей и других людей за каждого человека». Теософия удовлетворяла их потребность «причастности» к деланию «добрых дел» на благо человечества во имя высокой идеи. Вот почему Дмитрий Мережковский снисходительно называл их «безжалостно добрыми».

Российская теософия в годы первой мировой войны (1914-1918)

В 1915 году— следующем году после начала первой мировой войны, РТО праздновало седьмую годовщину своей деятельности. Это была важная веха, поскольку принцип «семи», значительный почти во всех оккультных системах, указывает на завершение цикла или фазы в процессе духовного развития. Это первое семилетие было посвящено, главным образом, строительству общества и пропаганде Теософии; и накануне войны РТО имело достаточно членов и сторонников, что позволяет без всяких оговорок констатировать, что теософы действительно утвердили себя как заметное культурное и социальное явление в российском обществе.

В 1916 году, в начале второго семилетнего цикла, теософы были уже общественной силой, с которой надо было считаться. Слушателям обычно не хватало мест на теософских лекциях, и на каждом таком собрании выручка от продажи книг и брошюр, стоивших копейки, превышала сотню рублей. В популярных журналах, таких как «Русская мысль», регулярно помещались серьезные обозрения теософских изданий. В 1916 году Анна Каменская, которая обычно была осторожна в переоценках и редко преувеличивала влияние российской теософии, гордо поясняла: «В течение первой фазы нашего существования (первое семилетие) мы были новым явлением, непонятным и непризнанным в российском обществе; нас не принимали во внимание, мы были тем, что называется в науке «quontite neglibiable»[1]. Но теперь положение изменилось… Люди относятся к нам с уважением, они начали признавать нас и приходят к нам за помощью и советом». В течение первой мировой войны Российское Теософское Общество было на вершине успеха и влияния [ 1, с. 76].

[1] Пренебрежимо малая величина (фр.).

Теософы были людьми предвидения. Теософия, в особенности российская, должна была содействовать культурному и духовному обновлению мира; это была надежда на будущее для мира, ввергнутого в войну. <…>

В сентябре 1914 года Каменская открыла в «Вестнике Теософии» новый раздел — «На сторожевом посту», сохранявшийся до прекращения выхода в свет самого журнала. Она убеждала теософов смотреть на войну как на космическое событие оккультного значения, как на очищающий огонь, в пламени которого, благодаря российской духовности, будет скован новый духовный союз религиозного Востока и научной мысли Запада. Россия, со столь важной исторической миссией, несомненно одержит победу. Эту точку зрения Каменской (отвлекаясь от ее образов и терминологии) разделяли многие представители творческой и богоискательской интеллигенции [1, с. 77].

В Адьяре м-с Безант незамедлительно выступила с заявлением о войне; но ее высказывания не появлялись в «Вестнике Теософии» до октября 1915 года. М-с Безант убеждала теософов принять то, что случилось, и занять нейтральную позицию. <…>

Каменская не могла поддерживать нейтралитет, на котором настаивала м-с Безант. Истинные теософы, подчеркивала она, не бегут от войны. Они видят в ней проявление низкого уровня сознания человечества и отличают войну справедливую (оборонительную) от войны греховной (захватнической). Они чувствуют себя частью своей нации и должны быть готовы нести свою долю национальной кармы. Карма России, полагала она, связана с миссией славян; она выражала надежду, что Россия осознает, что именно через Теософию ей суждено стать связующим звеном между Западом и Востоком, о чем мечтал и Вл.Соловьев [1,с. 78]. <…>

Нет ничего удивительного в том, что российские теософы разделяли мессианские взгляды богоискательской интеллигенции. Как и многие образованные русские люди, они ощущали силу эмоциональной и интеллектуальной энергии в германской культуре Шопенгауэра, Гете, Шеллинга, Шиллера и Ницше, не говоря уже о признании немецкой эрудиции и науки. Но сразу же после того, как началась война, Николай Рерих, Дмитрий Философов, Дмитрий Мережковский, Сергей Булгаков и многие другие интеллектуалы писали в газетах и журналах о своем возмущении «культурными» немцами <…> ныне выявившими свой «звериный облик». <…> Богоискательская интеллигенция чувствовала, что только на нее одну в мире возложено несение знамени культуры. Теософы разделяли эту позицию [ 1, с. 78].

Начало первой мировой войны ясно показало, насколько совпадало видение «Пути Св. Софии» российских теософов и «Русской идеи» богоискателей. Риторика могла облачаться в универсальные теософские покровы, но за выступлениями «На сторожевом посту» и другими негодующими статьями, число которых росло в «Вестнике Теософии», утверждались те же явления великодержавного шовинизма и патриотического оптимизма, смешанные с чувством вины и одновременно — снисходительности к простому народу; та же вера в русскую духовность, та же защита религиозного разрешения ближайших проблем, то же апокалиптическое видение богоискателей. Теософы пели ту же песню, что и богоискательская интеллигенция; это была миссия некультурной, но одухотворенной России показать культурному, но бездушному Западу, какой именно должна быть действительная культура. И те и другие утверждали самопожертвование, пользовались христианскими образами крестных мук, распятия и воскрешения. Каменская писала о необходимости «мужественно испить чашу страданий до дна, никогда не прекращая служения России». Все это соответствовало теософской парадигме начального пути: чтобы родиться, должно умереть; чтобы вырасти духовно, должно страдать. <…>

Не было никаких признаков скорого окончания войны. Теософы стали более сдержанными в риторике и вернулись к своей лекционной деятельности, благочестивой и оккультной литературе и обычным заботам. Война, однако, оставалась с ними; теософы призывались и уходили сражаться, работали на военные нужды. РТО создало «Кружок служения» под руководством В.Н.Пушкиной и ЦЛ.Гельмбольдт для организации помощи военным нуждам. Этот кружок работал в тесном контакте с другими объединениями, такими, например, как Международный Красный Крест. Теософы организовали вегетарианские кухни для солдат и их семей, оставшихся без поддержки, шили и собирали белье и одежду для солдат и беженцев; в военных госпиталях дарили и читали литературу раненым; помогали с бухгалтерией и учетом; осуществляли педагогическую работу; обучали первой помощи; вели добровольные дежурства в госпиталях. Многие ушли на фронт сестрами милосердия.

В 1916 году теософы, как и все россияне, ощутили тяготы военной экономики. К 1916 году стоимость «Вестника Теософии» поднялась до семи рублей; к 1918 году — до двадцати одного рубля. <…> Журнал постепенно прекратил свое существование в 1918 году. Казалось, что это было знаком конца Теософии в России.

Другие российские теософские движения. Смоленские теософы

Самая первая попытка основания теософского общества в России была не в столичном Санкт-Петербурге, а в провинциальном городе Смоленске, более чем за год до официальной регистрации РТО. Смоленское Теософское Общество (его торжественное открытие состоялось 30 июня 1907 года) с самого начала своей деятельности имело сильную православную и патриотическую направленность. Смоленские теософы считали себя находившимися под покровительством иконы Св. Михаила Черниговского; архимандрит Игнатий, член правления общества, служил литургию в его честь, и с молитвами за здравие дома Романовых; на службе присутствовал клир из соседнего монастыря. В телеграмме к царю Николаю II, а также в посланиях к местным православным чинам, члены общества писали: «Смоленское теософское общество, имея целью объединение всех в братстве и любви, с верой и знанием в ту мощь, которую дает всем людям молитва к Господу Богу, умоляет Ваше Священство о сердечных молитвах и благословениях нашему новому обществу». «Ребус» приветствовал создание этого общества, назвав его устав «интересным фактом преломления принципов Теософии через призму российского христианского мистицизма» [1, с. 81].

Наиболее интересной чертой Смоленского Теософского Общества была его экуменическая христианская тенденция. Кредо общества публиковалось на последней обложке каждого выпуска журнала «Теософская Жизнь»: «Что такое теософское общество? Теософское общество формирует ядро христианского братства, которое изучает религиозные системы, философию и науки; которое исследует силы природы, латентные в человеке, которое борется с материальной стороной человеческой натуры; которое распространяет принципы знания духа истины; которое развивает свои духовные силы; которое утверждает власть духа над материей».

Главное кредо членов общества: “Люби ближнего как самого себя”. Их главная задача — жить истинно по-христиански, а не удовлетворяться только тем, что называешься христианином; призывать других к тому же; служить подлинным примером и образцом христианской жизни и на словах, и в делах. Теософское общество — не тайное общество, не секта и не являет специфической веры. Оно стремится собрать всех христиан под его знаменем — на деле, а не просто в заявленном намерении.

Члены теософского общества относятся ко всем людям, следуя примеру своего Божественного Учителя, с честью, любовью, терпимостью, уважением и кротостью; они строго соблюдают христианские теософские принципы и не отступают от Устава общества.

Следовательно, не на словах, но в делах — люби Бога, люби ближнего, знай себя, развивай крепость духа, подавляй силу страстей, служи добрым примером своему соседу, учи его быть честным, справедливым, терпимым, почтительным, кротким и верным Уставу».

Смоленские теософы говорили о теософии, но утверждали этическое христианство и христианское милосердие. <…> Владимир Иванович Шталберг, редактор «Теософской Жизни» и видный член Смоленского Общества, считал, что Россия — страна фундаментально христианская; даже ее сектанты, по его мнению, были искренние христиане. «В самом деле, — спрашивал он, — какой смысл в трансплантации чистой Теософии на российскую почву? Ее принципы не сольются с духовными взглядами россиян, но останутся лишь наростом на духовном и моральном организме русских людей, не имеющих с ними ничего общего». Иными словами, смоленские теософы хотели придать российской Теософии свой собственный прирожденный славянский облик, что означало вливание сильного православного элемента [ 1, с. 82]. В этом Смоленское Общество имело поддержку некоторой части местного клира. Архимандрит Александр, как и член-основатель архимандрит Игнатий, рассматривали растущий интерес к Теософии как еще одно проявление роста духовности России.

Участие клира в Смоленском Обществе было, однако, кратковременным. Даже если несколько архимандритов заинтересовались этой еретической доктриной, остальной смоленский клир был духовно трезвым. Доводы были бесполезны; архимандриты получили приказы своих духовных настоятелей оставить это общество и довольно скоро в последующие месяцы, после того, как помогли его основанию, они покинули его. Напрасно Шталберг обращался с петицией в Синод за разрешением клерикальным членам продолжать свое участие в работе общества, доказывая, что оно имело признанный законом Устав. Декретом от 25 апреля 1908 года Святой Синод не нашел деятельность этого теософского общества аморальной, антихристианской или греховной; Синод, однако, считал его специфически чуждым православной христианской доктрине и не разрешил православному клиру поддержать или участвовать в работе такого общества («Теософская Жизнь» №2,1907).

Синод был недоволен волной откликов в прессе, вызванной самим фактом вступления архимандритов в члены Смоленского Теософского Общества. В «Колоколе» — газете, связанной с влиятельными реакционными кругами черносотенцев, Н.Мариупольский выразил типичную позицию реакционеров в отношении Теософии. «В прошлом году, — жаловался он, — в Смоленске было организовано “теософское общество”. Подобные “общества” ныне возникают, как грибы». Он был устрашен тем, что «теперь, когда Православная церковь разрушается различными сектами и недостатком веры, мы находим среди монашеской братии и даже среди монастырских чинов тех, кто основывает общества, враждебные христианству, тех, кто организует лекции о спиритуализме, оккультизме, телепатии, ясновидении, сомнамбулизме и других “измах” и даже устраивает сеансы». Очевидно, что все это — часть масонского заговора; Мариупольский желал

узнать, как это губернатор мог разрешить регистрацию такого общества? («Колокол», 681,21 мая, 1908).

Журнал «Теософская Жизнь» публиковал смешанные материалы; здесь были переводы из работ Р.Штайнера, пересказы статей А.Безант, некоторые перепевы жизнеописаний м-м Блаватской, а также работы теософских мистиков (Э.Сведенборга, Экхарта) и спиритуалистов, с приправой из поэм местных членов общества и описаний страшных и непонятных вещей, происходивших с ними или с их друзьями. В результате этот журнал являл собой дилетантское мистическое меланже неопределенных оккультных убеждений [ 1, с. 83].

Английские теософы отклонили просьбу Смоленского Теософского Общества о вхождении в центральную теософскую организацию [ 1, с. 84].

А в августе 1909 года Шталберг пришел к выводу, что вообще было ошибкой использовать слово «теософия» в заглавии журнала и украшать обложку теософскими символами. В январе 1910 года он начал издавать новый журнал — «Жизнь Духа», который характеризовал как спиритуалистский, религиозный и философский. <…> Отказавшись от слова «теософия», новый журнал продолжал побуждать своих читателей любить ближнего как самого себя и пропагандировать стремление к доброте, братству, терпимости и другим христианским и теософским добродетелям. Его страницы были украшены публикациями Веры Ивановны Крыжановской, его постоянного автора [ 1, с. 85].

Скорое прекращение деятельности Смоленского Теософского Общества было неизбежным. Оно распалось в самом начале 1911 г.; многие его члены продолжали заниматься эзотерикой в других организациях. А.В.Борнио присоединился к Московскому отделению РТО, д-р Николай Бойанус вошел в не присоединившийся к РТО теософский кружок К.П.Христофоровой в Москве, Федор Потехин примкнул к независимым оккультистам, связанным с журналом прогерметического направления «Изида» и печатался в нем, а также в новом «Теософском Обозрении». Более мощное Санкт-Петербургское РТО и его новый журнал были серьезной конкуренцией, и Шталберг прекратил борьбу.

Теософия и русская интеллигенция

Теософия занимала особое место в среде российской творческой и богоискательской интеллигенции — писателей, критиков, художников и философов; отклики с их стороны были иногда позитивные, иногда негативные, а часто сочетали и то, и другое. Позиция интеллигенции по отношению к Теософии была более сложной, нежели простое ее принятие; она или отражала настроения, отвечавшие кризису культуры и сознания XIX столетия, или отвергала ее, стоя на твердых моральных и религиозных основах. Ее полемика с Теософией отличалась от позиции теософских отступников и традиционного клира, теологов и ученых. Российская творческая интеллигенция не отметала теософов в сторону, но вступала с ними в серьезный диалог; она или принимала их законный голос в ширившемся диалоге по вопросам культуры, религии и философии, или видела их частью общего интереса к восточным религиям и культурам, столь очевидного на рубеже столетий среди российских эрудитов в науке, литературе, музыке, живописи и даже в архитектуре. Теософия была одним из нескольких необычных путей, исследуемых интеллигенцией Серебряного Века в ее различных духовных, философских и эстетических исканиях. Творческая интеллигенция чутко замечала и откликалась не только на религиозные и философские аспекты Теософии, но и на мифологические, поэтические и эстетические подтексты теософской мысли.

Это было особенно верно в отношении русских писателей- символистов, которые вдохновлялись идеями Теософии и даже использовали ее космогоническую парадигму для обоснования своих собственных теорий о том, что искусство — это религиозное творение, как это доказывал, например, Андрей Белый в своих романах и теоретических статьях. Среди символистов были не только признанные теософы, такие как Константин Бальмонт, Николай Минский, Максимилиан Волошин и Андрей Белый, но также и любопытствующие искатели, такие как

Николай Бердяев, Алексей Ремизов, Валерий Брюсов и Вячеслав Иванов, которые заигрывали с Теософией, но в конце концов оставляли ее.

Некоторые российские художники-модернисты (среди них Николай Рерих, Маргарита Сабашникова и Василий Кандинский) чувствовали, что Теософия помогла расширить духовное и интеллектуальное содержание их живописи. Композитор Александр Скрябин, член бельгийской секции Теософского Общества, обосновывал непосредственно на теософской доктрине свою теорию о том, что творение музыки — это теургический акт божественной игры. Как и литераторы-символисты, Скрябин интересовался теософской концепцией теургии, значением заклинаний и ритма как глубоко магического акта, соборностью как мистическим опытом, искусством как формой религиозного действия, синтезом материи и духа; а это все — центральные понятия в Теософии.

Теософия несомненно затрагивала интересы религиозных и эзотерических философов, таких как Николай Бердяев и П.Д.Успенский, которые чувствовали психологическое влечение к теософской мысли и следовали ей в периоды формирования своих взглядов, хотя в конечном итоге вышли за ее пределы.

Творческая интеллигенция и теософы говорили на понятном обоим, если не идентичном языке. Они использовали те же обороты речи. Как и другие интеллектуальные движения начала двадцатого столетия, российская Теософия явно отражала апокалиптические настроения своего века. Некоторые аспекты ее доктрины вписывались в различные эсхатологические представления и ожидания Серебряного Века. Теософские идеи мировой катастрофы, очищающего разрушения, страдания и строительства новой высшей культуры, в которой России будет принадлежать ведущая роль, были вариациями все той же мессианской темы, близкой и богоискателям, и богостроителям. Теософия откликалась не только на религиозные мечтания Николая Федорова, Владимира Соловьева и Дмитрия Мережковского, но и на теургические устремления Максима Горького, основанные на его собственных преображениях современной Теософии и славянско-сектантского гностицизма. Предвидения Горьким Новой природы и Нового Мира (впоследствии слившиеся с социалистической экспрессией лучезарного будущего) являются в своем основании теософскими.

Многие представители интеллигенции, особенно среди модернистских писателей и религиозных мыслителей, также нашли общее с теософами, поскольку их собственные взгляды на религию имели тенденцию одобрять все нешаблонное. Как и теософы, они также интересовались древними мистериальными культами, сектантством, гностицизмом и историей религиозной мысли. Время от времени такие взгляды выражались на собраниях различных религиозно-философских обществ, созданных в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве и других городах Российской империи. Теософы-интеллектуалы также принадлежали к этим обществам и участвовали в их дискуссиях. Имена ведущих российских философов-идеалистов (С.Булгаков, Е.Трубецкой, С.Франк, Н.Бердяев, В.Розанов, А.Мейер, Д. Философов и Н.Лосский) часто появлялись в «Вестнике Теософии», их лекции и статьи регулярно публиковались и обсуждались на его страницах. Особенно близкими Анна Каменская считала мысли Вл.Соловьева и Н.Бердяева и часто цитировала их. Несмотря на критику ими некоторых аспектов Теософии, Каменская не находила их взгляды несовместимыми с теософской мыслью и использовала их высказывания для подкрепления собственных воззрений в брошюрах и лекциях. Оба, Соловьев и Бердяев, считали теософский феномен значительным явлением культуры.

«Как бы то ни было, — писал Соловьев, — при всех теоретических и нравственных изъянах в теософском обществе, если не ему самому в его настоящем виде, то возбужденному им необуддийскому движению предстоит, по-видимому, важная историческая роль в недалеком будущем»[1].

Н.Бердяев также признавал важное значение Теософии и ее вариантной формы — Антропософии для роста религиозных устремлений в России. Он совершенно свободно допускал, что роль Теософии в России выросла и будет продолжать расти[2].

Оба мыслителя при общем критическом отношении к Теософии выражали свои мнения достаточно нейтрально, что давало Каменской право использовать их комментарии в некоторых своих статьях.

Теософы чувствовали свою близость не только с философами-богоискателями, но также и с представителями литературного модернизма с характерными для них сильными религиозно-философскими устремлениями. Поэмы Максимилиана Волошина, Константина Бальмонта и Александра Добролюбова (поэта-декадента, который отрицал современное ему общество и основал свою религиозную секту) печатались в «Вестнике Теософии». Журнал ссылался и на других модернистов, таких как А.Блок, А.Белый, Вяч.Иванов и Г.Чулков. «Вестник» часто публиковал целиком статьи Льва Толстого и материалы о нем самом. Теософы создали свой культ Толстого, объединяя Теософию, толстовство и восточную мысль в некую экзотическую теософскую версию «Русской идеи».

Теософы были приверженцами Толстого, и он также проявлял интерес к их идеям, хотя и был сдержан в отношении теософского общества как организации; он чувствовал, что теософы, имеющие хорошие намерения, часто путали и искажали изначально верные идеи. Толстой впервые услышал о Теософии и Е.П.Блаватской в начале 1884 года от своего друга Николая Александровича Львова (1834-1887), хорошо известного московского спиритуалиста. «Львов рассказывал мне о Блаватской, о переселении душ, силах духа, белом слоне и новой вере» [Полное собрание соч., т. 49, с. 84,1952 г.].

Снова он услышал о ней в мае 1884 года, когда его друг

[1] Цит. по русскому изданию собр. соч. В.С.Соловьева, т. VI, с. 292. СПб., 1892.
[2] Бердяев Н. Типы религиозной мысли в России//Русская мысль, 1916. №2, с. 1.

Леонид Дмитриевич Урусов написал ему из Парижа о том, что туда только что прибыла из Индии Е.П.Блаватская, накануне расследований, предпринятых Обществом психических исследований. Незадолго до своей смерти Л.Н.Толстой подписался на несколько европейских теософских журналов и стал читателем «Вестника Теософии». Он также читал материалы, публикуемые Теософским Обществом, от Бхагавадгиты до переводов из высказываний Свами Вивекананды и Шри Рамакришны. И он с интересом читал Блаватскую; ему нравился ее вдохновенный труд — «Голос Безмолвия».

Толстой был знаком с несколькими ведущими теософами. Так сложилось, что первым ему был представлен Дмитрий Странден, правая рука Каменской, когда тот был репетитором сына Владимира Григорьевича Черткова, друга и секретаря Толстого. 29 июня 1908 года Анна Каменская и Елена Писарева совершили паломничество в усадьбу Толстого «Ясная Поляна», чтобы обсудить вопросы буддизма и судьбы России. Толстой также переписывался с мужем Елены Писаревой, Николаем.

РОССИЙСКОЕ ТЕОСОФСКОЕ
ОБЩЕСТВО ВНЕ РОССИИ (из главы 7)

В то время, в процессе эволюции советско-российской культуры, когда казалось, что после 1929 года у Теософии и Антропософии очень мало шансов для развития, Анна Каменская в удивительно короткий срок достигла определенных успехов в возрождении «Российского Теософского Общества вне России». За период с 1922 по 1924 годы она проследила пути российской теософской диаспоры, и ей удалось наладить контакт со многими русскими теософами, рассеянными после Октябрьской революции по всему миру. Многие русские теософы нашли убежище в национальных секциях других стран. Так, например, теософский кружок в Ревеле (Таллин), возглавляемый членом старого РТО, проф. Н.Ерасси, был образован в конце 1921 года и в мае 1922 года был принят в Английскую секцию. Финская секция официально признала членство трех отдельных российских кружков (один из них был в Куоккала; возглавлявшая его Вера Холщевникова была, в частности, приглашена для чтения лекций на студию-дачу знаменитого художника Ильи Репина[1]. Подобные кружки оказались на Дальнем Востоке (Владивосток, Тяньцзин, Шанхай, Ханькоу и Гонконг), в Берлине, Париже, Лионе, Флоренции, Турине, Константинополе, Сан-Франциско, Бруклине, Батавии (Джакарта), а также в различных городах Южной Америки. Каменская получала сообщения о деятельности всех этих кружков.

Летом 1924 года м-м Безант и Теософский Совет разрешили Анне Каменской образовать, под эгидой главного общества, Русское Объединение в качестве предварительного шага для его последующей официальной регистрации как Российского Теософского Общества вне России (РТОв.Р.). М-м Безант назначила Каменскую председателем этого Объединения и полностью уполномочила ее действовать в интересах Теософского Общества. Членство в Русском Объединении было не по заявлению, а по рекомендации. Было решено, что русские теософские кружки, входящие в другие национальные секции, будут поддерживать в них свое членство и одновременно участвовать в работе Русского Объединения. Не было никаких членских взносов; в любом случае, в большинстве своем оставшиеся без средств русские эмигранты не могли бы позволить себе этого.

Потеряв на волне истории одну организацию, Каменская, полная решимости, с хорошим опытом организатора, преуспела в создании другой. В декабре (24-31) 1925 года на 50-м ежегодном конгрессе Теософского Общества в Адьяре, Генсовет Теософского Общества одобрил прошение Русского Объединения о признании его в качестве Русской национальной секции. И 1 января 1926 года Каменская получила грамоту, подписанную м-м Безант, удостоверяющую полномочия Российского Теософского Общества вне России. Этот документ разрешал русскому обществу сохранить свой исторический статус в качестве 40-й

[1] См. «Вестник», 4 сент. 1924, с. 10. Женева.

национальной секции, зарегистрированной главным обществом (к 1925 году оно имело 41 национальную секцию). Во время получения этой грамоты PTOв.P. имело 10 отделений, 20 центров и 175 зарегистрированных членов[1]. Русская секция была единственной национальной секцией, не имеющей отечества; но и в этих обстоятельствах она с энтузиазмом участвовала в международной деятельности.

Важнейшим средством Каменской в возрождении РТОв.Р. был ее новый журнал «Вестник»: Satyat Nasti Paro Dharmah — «Нет религии выше Истины». Его первый выпуск появился в апреле 1924 года; он был одобрен Теософским Обществом и имел финансовую поддержку и от Европейской Федерации (организации европейских национальных секций), и от частных пожертвований. Скромный журнал, примерно в дюжину страниц, издавался в Брюсселе и распространялся бесплатно. Но он быстро удвоился в объеме. Его формат был, в сущности, тем же, что и у его санкт-петербургского предшественника; он начинался редакционной колонкой Каменской «На Страже» и включал короткие оригинальные статьи русских членов, поэмы Вл.Соловьева, Константина Бальмонта, Макса Волошина, Александра Пушкина и др., жемчужины восточной и западной мудрости, переводы из западной теософской классики и выступлений президента, хронологию теософского движения. А.Каменская и Ц.Гельмбольдт редактировали его вместе и были главными сотрудниками. «Я получаю письма и запросы почти из всех стран Европы, — писала Каменская в своей первой редакционной статье, — они приходят также из Америки и Китая. И все они говорят о страшной духовной изоляции и острейшем голоде на книги» («Вестник», 1 апр. 1924, с. 1. Женева). Русские теософы, разбросанные по всему миру, жаловались на недостаток классических теософских текстов на русском языке, а также книг дореволюционных времен, на нехватку материалов для дискуссий.

Очевидно, что для усиления нового общества задачей

[1] Во время 50-го ежегодного конгресса Теософское Общество охватывало по всему миру 1 540 отделений и 41 492 официально зарегистрированных члена. Действительное же число теософов было большим; многие вышли из Общества или предпочитали не платить взносы («Вестник», 4 апр. 1925, с. 19. Женева).

первостепенной важности было создание русской типографии по изданию теософской литературы. Императивом была бережливость и экономия драгоценных ресурсов: работа над переводами и издательские усилия обязаны были быть четко скоординированными, чтобы избежать дубликатов и излишних трат. Для этой деятельности никто не был размещен лучше, чем Каменская в Женеве. Со временем она координировала издательскую работу трех главных русских теософских типографий в Брюсселе, Женеве и Таллине. Меньшие типографии действовали в Китае, а также в Праге и Париже.

Женевский «Вестник» был бледной копией санкт-петербургского издания. Теософская эмиграция не дала ни одного оригинального мыслителя на уровне П.Д.Успенского или Павла Батюшкова; даже переводные статьи были малоинтересными. Лучший ум, представленный на страницах журнала, являла сама Анна Каменская; ее почти исключительной заботой было сохранить движение: она издавала «Вестник», вела обширную переписку, много разъезжала и читала лекции. На страницах журнала царила духовная сентиментальность и эмигрантская ностальгия.

Анна Каменская и верная Цецилия Гельмбольдт продолжали традиции Российского Теософского Общества, созданию которых они сами способствовали в Санкт-Петербурге. К ним присоединилась Елена Писарева; после огромных трудностей в конце 1922 года ей удалось уехать из Советской России к своей дочери в г. Удине на севере Италии. Все три женщины были вовлечены в филантропическую деятельность по оказанию международной помощи. Женевские теософы, особенно Каменская, были заняты в разнообразных проектах этого рода, финансируемых Лигой Наций; свою теософскую работу по оказанию помощи они координировали с Международным Бюро для беженцев Лиги Нансена, находящимся в Женеве. Многие русские теософы были связаны с различными благотворительными и патриотическими группами; они выступали за труд, мир, права человека, заботу о животных, за развитие образования, филантропию и вегетарианство.

Каменская несла многие общественные обязанности как для Теософского Общества, так и многочисленных социальных организаций, с которыми она сотрудничала. Вдобавок ко всем ее другим обязанностям, она вела Международный Теософский Центр в Женеве (поддерживаемый Европейской Федерацией) со дня его основания в 1928 году и до его закрытия декадой позднее. Она не забывала и о своем собственном интеллектуальном росте: 17 июня 1926 года в университете Женевы Каменская защитила докторскую диссертацию на тему: «Бхагавадгита, ее роль в религиозном движении Индии и ее единении». В течение следующих 25 лет она, будучи приват-доцентом, преподавала в университете; ее специальностью была философия индуизма.

Каменская жила и трудилась вместе со своей подругой детства Ц.Гельмбольдт; их женевская квартира на ул. Шербульез, 2, была и центром РТОв.Р. Гельмбольдт помогала ей редактировать «Вестник» и руководила русской теософской ложей «Джордано Бруно» в Женеве. В 1933 году к ним присоединилась Елена Павловна Соловская, одесский теософ, участвовавшая в основании ложи «Ярослав Мудрый» в Белграде, где действовала большая и активная русская община изучающих эзотерические знания[1]. В связи с усиливавшимся нездоровьем Гельмбольдт, Соловская взяла на себя многие ее обязанности. Три женщины жили в своей теософской квартире, которую Соловская называла «оккультным женским монастырем».

За годы своего 15-летнего существования оптимизм «Вестника» в отношении России и будущей там теософской работы не дрогнул ни разу. Преданные члены РТОв.Р. верили, что все совершаемое ими в изгнании было лишь подготовкой к той

[1] Белградская Община вела активную теософскую работу. Ее член д-р Александр Асеев редактировал и издавал журнал «Оккультизм и Йога» (10 книг, 1932-1938); впоследствии он уехал в Южную Америку и там продолжал свою просветительскую деятельность. Время от времени в его журнале публиковалась Елена Писарева; Асеев планировал издание всех трудов Блаватской (ему не удалось осуществить это); но более близкие отношения с женевскими теософами,, которые сами держались в стороне, так никогда и не развились. — Прим, автора.
В данном примечании есть неточности; журнал «Оккультизм и Йога» просуществовал 50 лет; дополнительные подробности о подвижничестве д-ра Асеева и его журнале, последний — 68-й номер которого вышел в свет в 1982 году, см. в журнале «Дельфис» №2/1999, с. 115-116. — Прим, перев.

великой роли, которую они будут призваны играть на Родине, ибо время приближается, когда они должны будут вернуться и осуществлять Революцию Духа. Исторические события получали объяснения в соответствии с принципами теософской космологии: «Европейская война, Русская революция, необычайные размеры мировой катастрофы, проходившей на наших глазах, — писала Елена Писарева, — отозвались в моем воображении в виде образа космической Пралайи, которая отделяет одну Манвантару от другой» («Вестник», 1 апр. 1924, с. 6. Женева). Мировая война, революция, гражданская война, — все это воспринималось как отражение в материальном мире очистительной катастрофы, возвещавшей конец одного цикла и, после периода обскурации, начала нового, высшего цикла, в котором Россия выполнит свою дхарму (долг), достигнет «высшей правды», выражающей ее космическую миссию и, наконец, возвестит свое духовное «слово»[1]. Все это уже было предсказано Е.Блаватской, А.Безант и Р.Штайнером (задолго до 1917 года он сделал несколько предсказаний о катастрофе, которая настигнет Россию). Славяне должны быть народом следующей (шестой) расы; у них блестящее будущее![2] Мировая катастрофа только возвещала конец Пятой подрасы Арийской Расы, так долго господствовавшей в мировой эволюции. Согласно космологической модели, за коротким периодом обскурации последует подъем славян и выполнение ими их космической миссии. Гармонично сочетая findesiecle (конец века) Российского тысячелетия и мессианизм с буддистской космологией, теософы верили, что эта миссия должна осуществиться.

О том, что это не большевизм, они знали твердо. Большевики были той злой силой, которой дала волю плохая карма русской нации, чтобы опустошить греховную и виновную землю России.

[1] Трудно измерить степень веры теософов в их миссию и в их роль в будущем воскресении России. Энтузиасты, подобные проф. Николаю Ерасси, который, должно быть, понимал, что он не увидит Новую Россию при своей жизни (Ерасси умер в 1930 г.), утверждали, что «Великая Россия Будущего уже построена и живет на высших планах в мире Истины, вечной Реальности» («Вестник» 6-8, июнь-август 1926, с. 20. Женева). — Прим, автора.
[2] Согласно Учению Живой Этики, переход к Сатья Юге связан с формированием Шестой (Коренной) Расы человечества, центром сосредоточения которой со временем станет Россия. — Прим, перев.

Но большевизм был только временной химерой; «огромные возможности» России находятся еще в скрытом состоянии. Теософы видели в большевиках силу, бессознательно работающую на миссию России и даже интерпретировали советский молот и серп как тайные символы кузнечного искусства, намекая на будущую трансмутацию и трансформацию. Правление большевиков явится тем очищающим огнем, пройдя который, должна будет выковаться новая чистая Россия.

Спасение России лежит в признании ею высшей Истины и в осуществлении космической миссии, или ее дхармы. Восприятие российскими теософами этого долга не изменилось со времени основания Общества; долг России состоял в том, чтобы быть мостом между Востоком и Западом. «Мы, славяне, — восклицала Каменская, — являемся стеной между Востоком и Западом и должны петь нашу подлинно самобытную песнь, изливающуюся из нашей души, и тем самым строить мост, через который пойдут нации Востока и Запада и сольются в единую великую, дружескую, универсальную семью» («Вестник», 7 дек. 1924, с. 4. Женева). Образ России — моста между Востоком и Западом — стал главной метафорой российской теософии в эмиграции.

Речь Анны Каменской на Венском Теософском Конгрессе «Международная миссия славян» имела ключевое значение для русских зарубежных теософов; она была напечатана в «Вестнике» в начале 1925 года и внимательно прочитывалась в различных теософских группах, становясь неписаным законом для движения. «Славянская раса не знает своей судьбы, она живет в ожидании, она принадлежит будущему, — писала Каменская, давая полный простор надеждам и страстным желаниям эмиграции. — Само название «славяне» окружено тайной; ибо, с одной стороны, оно напоминает о вечной карме страдания и рабства (esclave), в то время, с другой, как бы возвещает великолепное (славное) будущее» («Вестник», 1 янв. 1925, с. 4. Женева). Далее Каменская соотносила славянство и «славу» со «словом», создавая таким образом почти мифическую троицу концепций, отвечающую националистским и мессианским мечтам русской эмиграции (такие тройные формулировки были типичными для российского религиозного ренессанса). Свою речь она заключала победной песней мистицизму, интуиции, энтузиазму, любви и духовности, которые она полагала неотъемлемой частью славянской души.

Каменская хвалила славянское презрение к материальным благам. Подобное отношение, она подчеркивала, позволило многим русским интеллектуалам видеть в конфискации их собственности справедливый акт и начало Новой Эры.

Страстно преданная индийской культуре, Каменская определенно чувствовала, что в славянах «еще живут древние арийские традиции и дух ведических героев». Славяне — молодая раса, напоминала она, они еще многому должны поучиться, но со временем поймут ответственность, связанную с их свободой, достигнут самосознания и поймут свою судьбу, свою дхарму, которую им предназначено осуществить всем вместе. «В этот час, — предсказывала она, — распятая Россия сойдет с Креста, к которому она была пригвождена в течение этих лет неописуемого страдания, и создаст долгожданный мост, объединяющий Восток и Запад» («Вестник», 2 фев. 1925, с. 9. Женева).

Если Каменская и критиковала славянскую душу, то лишь за ее неразборчивый идеализм и экспансивность характера. Она предостерегала против тенденции славян пытаться реализовать свою собственную правду, создать небеса на земле по их собственному образу и — не важно какой ценой. При этом, однако, не было никакой гарантии в том, что то, что славянская душа принимала с такой страстью, было на самом деле Истиной (если, конечно, не избиралась Теософия); достаточно лишь взглянуть на результаты попытки Ленина создать в Советском Союзе социалистическую утопию.

Русские теософы смотрели на свою историческую судьбу как на великое испытание, как на посвящение, в течение которого они должны доказать, что они достойны стоящей перед ними грандиозной задачи. Они явно отождествляли свою судьбу и судьбу своей страны с миссией Христа (как это делал Андрей Белый и философы в «Вехах»). Описывая оказанный ей, как русской эмигрантке, прием в Англии в 1924 году, Каменская даже использовала образы Крестных мук: везде, где бы она ни была, «ее встречали как представителя выдающейся и загадочной земли, проходящей через Голгофу исторического креста на пути к великому будущему» («Вестник», 4 сент. 1924, с. 15. Женева). Словарь страстей был повсюду в теософской прозе «Вестника»: «распятие», «Голгофа», «пригвожденный к кресту», «страдающий», «терновый венец». В конце этого трудного пути, однако, всегда ждет будущее, столь же яркое, или даже еще ярче, чем то, что обещано большевиками.

В 1924 году в стремлении помочь русским достигнуть самосознания и понять свою дхарму, Елена Писарева основала «Союз служения России». Вскоре его филиалы возникли в Лондоне, Брюсселе, Праге, Берлине, Ревеле (Таллинн), Белграде, Женеве и других городах. Кредо Союза было: «Я верю в Бога, Я верю в победу Блага, Я верю в воскрешение России». Союз в своей деятельности касался каждого мифического момента, каждого архетипичного восприятия, каждой эмоциональной связи эмиграции с ее родиной. Он поощрял русские ремесла, изучение православия, русского фольклора, искусства, литературы и музыки. «О чем еще русские изгнанники, насильно выдворенные в чужие земли, могут думать, мечтать, говорить, если не о нашей дорогой, страдающей великой Матери — Родине?» — спрашивала Писарева («Вестник», 3 марта 1925, е. 9. Женева). «Союз служения России» делал все, что мог, чтобы способствовать сохранению русской культуры, а когда придет время, вернуться к теософской работе на родине, восстанавливать русскую культуру, разрушаемую большевиками.

РТОв.Р. не было отрезано от других эмигрантских движений или от независимых русских теософов за границей[1].

Каменская продолжала интересоваться и русской религиозной философией в эмиграции и время от времени дискутировала с ее представителями на страницах «Вестника». Так, она выпустила

[1] Теософы, не примыкающие к РТОв.Р., сохраняли возможности для контактов и разделяли оптимистические взгляды Общества. Д-р Асеев, редактор журнала «Оккультизм и Йога», писал из Белграда: «Мы знаем, что Белое Братство (Махатм) уже не единожды спасало нашу родину в трудные моменты ее существования. Душа нации знает нескольких из них как святых и подвижников Православной церкви, и сегодня, во время трудного периода Кали Юги (темный, четвертый век мира, век насильственный и кровавый), в дни усилившейся борьбы между тьмой и Светом, эти Братья незримо помогают нашей родине и через горнило страданий и горестей приведут ее к Лучезарному Граду» («Оккультизм и Йога», №2/1934, с. 5). — Прим, автора.

номер со статьями и лекциями Николая Бердяева, Дмитрия Мережковского, Бориса Вышеславцева и других деятелей русского религиозного ренессанса в эмиграции. Ее ужаснуло, что, хотя со времени первых конфронтаций в Религиозно-философском обществе прошло более 20 лет, «мы вынуждены с некоторым недоумением отметить, что теософская доктрина, с которой несомненно можно было лучше ознакомиться, все еще трактуется хорошо известной фракцией с тем же пустым недомыслием и с тем же поверхностным критицизмом, которые поражали нас в прошлом» («Вестник», 6-8 июнь-август 1928, с. 1. Женева).

Осознание значимости миссии Российского Теософского Общества не ослабевало в эмиграции; напротив, это чувство возросло сильнее, чем когда-либо. Спустя 13 лет после основания «Союза служения России» Каменская в своих публикациях продолжала множить метафоры, используя образы, типичные для богоискательской интеллигенции: «Особенно здесь, за рубежом, где наш облик не искажен, где он может свободно проявлять себя, именно здесь на нас возложена важная задача — сохранить наши родные ценности и бережно пронести их через все бури и пагубные ветры для того, чтобы с благоговением положить их на алтарь нашего воскресшего отечества. Мы должны делать больше, чем только принести эти духовные ценности во всей их нерушимости как подношение, мы должны также подготовить себя как рыцари, несущие Свет, как строители будущей свободной России» («Вестник», 2 марта 1938, с. 1. Женева).

Последний номер женевского «Вестника» вышел в конце 1940 года. В 1939 году имело место некоторое беспокойство в связи с тем, что Совет Теософского Общества мог не продлить полномочия РТОв.Р., поскольку Русская секция прекратила свой рост. Несколько русских отделений распалось в связи с преклонным возрастом своих членов; те же, кто был связан с подлинной Русской секцией в Санкт-Петербурге, разъехались, либо умерли. «Вестник» истощал финансы (он был убыточным в течение большей части своего существования, и Каменская постоянно просила о содействии). Как и издание первого «Вестника» — жертвы исторической катастрофы и войны, издание второго прекратилось без какого-либо извещения.

Во время второй мировой войны Каменская участвовала в движении за мир и в помощь военным усилиям. Она рассылала теософские тексты и старые копии «Вестника» русским военнопленным. После войны она работала с перемещенными лицами. Она продолжала преподавать в Женевском университете, отвечала из своего центра на запросы теософов со всего мира и распределяла свой, все уменьшавшийся запас русских теософских текстов. Когда она умерла 23 июня 1952 года, за два месяца до своего 86-го дня рождения, в посвященном ее памяти некрологе Journal de Geneve сообщал, что она была «предана идеалу и ревностному служению всем благородным целям» (Journal de Geneve 147,25 июня 1952, с. 5).

Личность Анны Каменской, усердной и упорной, была движущей силой существования Российского Теософского Общества с самого начала его основания. Она была самим РТО. Ее неоднократное и единодушное избрание президентом РТО соответствовало реальности вещей; никто не занимал когда-либо этот пост в течение всего существования Российского Общества. Она вела это общество сквозь катаклизмы и препятствия всех лет, проведенных в изгнании; через неожиданный роспуск

Кришнамурти Ордена Звезды Востока в 1929 году и его уход в следующем году из Теософского Общества; через опустошение Российского Общества смертью его ведущих членов; через поворот м-м Безант к «евангельскому оккультизму» и провозглашение ею «Новой Эры», что не могло быть целиком в русском духе. РТО было живо, пока Каменская стояла «На Страже» и боролась со склонностью русских к фрагментарности и идеологическому разделению; оно питалось ее силой воли, ее организаторскими способностями, ее здоровьем и ее совершенной преданностью организации. Когда она умерла, умерло и РТО.

После смерти Анны Каменской российское теософское движение с неизбежностью распалось, ибо в нем не было больше необходимости. Она пережила все свое поколение. И если ей и не удалось построить теософский мост между Востоком и Западом, то она преуспела в создании другого моста, который вел русских теософов в эмиграции от старого к новому миру, она была их надежным якорем в распадающейся Вселенной.

Ныне ее поколение ушло. Их дети, если они оставались теософами, естественно влились в национальные секции других стран, чей язык они восприняли и с чьей культурой они начали ассимилироваться. Это второе поколение уже было отрезано от российской почвы; зов к возвращению к теософской работе в России не совпадал с их жизнью. Современная история распорядилась иначе; она сделала невозможным для них разделять оптимистические и мессианские ожидания своих родителей.

ИЗ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ГЛАВЫ

Русская интеллигенция где-то в первой четверти XIX столетия, то есть с того момента, когда она стала осознавать свою отдельную и уникальную индивидуальность, находилась в поисках системы, способной организовать и объединить— Россию, российский разум и Вселенную. Этот поиск системы, под угрозой хаоса, всегда был высоко идеологическим и затруднялся самим общим российским убеждением (откуда бы оно ни возникало) в том, что может быть только одна Истина и что человек существует для того, чтобы найти ее. И эта Истина, будь она постигнута в любой данный исторический момент, должна быть всевмещающей. Когда этот поиск Истины принимал религиозную форму, как это было в России в средние века, религия вела борьбу за подчинение российского секулярного мира своему миропониманию. Когда же этот поиск принял секулярную форму, как это имело место в Советский период, происходила борьба за подчинение религиозного импульса.

Для определенных идеалистических элементов внутри российской интеллигенции одним из величайших искушений Теософией было обещание ею Великого Синтеза — науки, религии и философии, материи и духа, Востока и Запада. Для этих идеалистов Теософия была первым, самым главным, особым взглядом на мир, на жизнь и смерть, на Бога и человека, на добро и зло и на цель человеческого существования. Это была ни религия, ни наука (обе были дискредитированы), но казалось, что она уже достигла объединения секулярной и религиозной сфер в единую, грандиозную, возвышенную и величественную систему, которая примиряла все противоречия между священным и профаническим и выражала искомую Истину. В области религии Теософия заявляла, что она способна показать происхождение всех мировых религий из единого божественного Источника; в науке Теософия бралась доказать смежность материального и психического миров; в искусстве Теософия объединяла все искусство под эгидой единой и вечной концепции Красоты, подчеркивая симбиотическую взаимосвязь архитектуры, поэзии, танца, музыки, литературы и графических искусств и устанавливая при этом тождество эстетического творения с религиозным творчеством; в социальной сфере Теософия обещала единое братство, объединяющее все человечество, глобальную утопию.

Более того, Теософия, как всевмещающее космополитическое движение без очевидных дисциплинарных и политических ограничений, легко улаживала все главные заботы русской интеллигенции. Богоискательство, панславизм, эсхатологический внеисторизм, мессианизм и Русскую идею (безотносительно того, была ли она выражена как судьба, карма или миссия), мистический популизм и гностицизм, лежащий в основании многих российских мистических сект, — все это умещалось под ее синкретической защитой. Теософия открывала путь судьбы России как проводника духовных ценностей для Запада. Это чувство судьбинного предназначения было очевидно у самой м-м Блаватской, русской женщины, которая несла духовные ценности остальному миру через Теософию. Ее причастность к буддистской мысли Востока и распространение ее на Западе стало мощной мифологемой. Подразумеваемая социальная цель Теософии, ее ответ на вопрос «как мы должны жить?» был также привлекателен российской интеллигенции. Ее программа вмещала все — от терпимости расы и религии до вегетарианства.

Наконец, Теософия подтверждала духовное и интеллектуальное понимание интеллигенцией человеческой эволюции и центральной роли человечества во Вселенной. Ее комплексная космология обеспечивает «доказательство» тому, что человеческому сознанию и человеческой культуре предназначено эволюционировать, и они, в действительности, в тот самый момент эволюционировали по направлению к духовности. Человечество прошло самую худшую, наиболее материальную стадию своего развития и уже находится на пути к Духу. Этот духовный дарвинизм теософов легко находил отклик во взглядах русских богостроителей и идеалистически настроенных социалистов[1].

Теософия была насильно изгнана с российской почвы политическими событиями, и ее вероятные возможности в дальнейшем были ослаблены в конце 1920-х и в 1930-х годах, поскольку она продолжала перед лицом глубокого материализма и техницизма двадцатого столетия отрицать материю как иллюзорное явление. <…>

Возможно, в итоге, ни восточная Теософия м-м Блаватской (с ее необуддизмом), ни западная Антропософия д-ра Штайнера (с ее розенкрейцерством) не были способны удовлетворить поиски Русским Духом своей Русской Истины. Но для некоторых выдающихся индивидуальностей, и среди них Николая Рериха, Константина Бальмонта, Маргариты Сабашниковой-Волошиной, Макса Волошина, Аси Тургеневой и Андрея Белого, — Теософия явно предоставляла столь необходимые им ответы, придавала строй и смысл их жизни и находила свое выражение в их трудах. Она благоприятствовала усилению их творческих порывов. Даже те, кто впоследствии отвергли Теософию — Вячеслав Иванов и Лев Кобылинский-Еллис, оба обратившиеся в католицизм, или Николай Бердяев, следовавший своему собственному философскому императиву, — эволюционировали, как уж им довелось, в контексте их встреч с Теософией.

Теософия не прошла бесследно через русскую культуру и мысль. Если бы это было так, то богоискатели и православные теологи не чувствовали бы необходимости продолжать дискуссию

[1] Иронический подтекст некоторых высказываний автора мы оставляет на ее совести. — Прим, перев.

с Теософией и Антропософией, а также опровергать их доктрины и критиковать их практических последователей в течение всей остальной своей жизни в эмиграции. Николай Бердяев посвятил целый раздел «Теософия и гнозис» в своей «Философии свободного духа» (1927) — единственной, стоящей особняком, самой важной работе. В эмигрантском журнале «Путь» ему ответила Наталья Тургенева, парижский антропософ и сестра первой жены Андрея Белого, антропософки Аси Тургеневой («Путь», 25 дек. 1930, с. 93-104. Париж). В 1935 году Бердяев, Семен Франк, Василий Зенковский, Борис Вышеславцев и отец Георгий Флоровский издали в Париже небольшую, но интересную работу «Переселение душ; проблема бессмертия в оккультизме и христианстве», в которой продолжали выступать за осознание значимости и потенциальной угрозы со стороны необуддистской мысли м-м Блаватской и д-ра Штайнера для философии русского религиозного ренессанса.

Сегодня критикам еще трудно со всей серьезностью воспринимать оккультные движения findesiecle и их влияние или оценивать это влияние объективно. Гораздо легче писать пасквили или высмеивать наиболее известные или причудливые манифестации. Тем не менее, в свое время такие движения привлекали многих интеллигентных, серьезных и уважаемых индивидуумов — естествоиспытателей, ученых, художников и писателей. Приверженцы этих движений, исключая случаи крайних богемных эксцессов, не выглядели сборищем каких-то безумцев; большинство из них были выходцами из средних классов и мелкого дворянства, пользовались общественным признанием и даже занимали престижное положение. Не было ничего необычного в том, чтобы в официально признанной и в популярной философской, религиозной и научной литературе этого периода видеть работы Анни Безант, Рудольфа Штайнера и Эдуарда Шюре, приведенные в списках библиографий и с цитатами из них как источников.

Возможно, что, подобно характерам в современном оккультном романе Умберто Эко («Foucault’s Pendulum»), Теософия, в конце концов, не изобрела ничего нового; но правда также и в том, что, как те же самые характеры, она придала новую аранжировку старым пьесам и просто переписала историю, изменив реальность. Очень возможно, что объединение времени и пространства, очертаний исторических эпох и географических местностей, частое повторение аналогий, типичные для модернистского и постмодернистского искусства, имеют свои корни в аналогичном синкретизме, который Теософия (и другие оккультные движения) распространяли в свое время в качестве противоядия последовательной, линейной мысли. Оккультный разум движим аналогией и символом, а не принципом причины и следствия или концепцией «факта». В свое время по методу мышления Теософия была широчайшим глашатаем в гораздо большей мере аналогического и синтетического, нежели логического и аналитического. Она была вызвана к жизни как осознанная необходимость в качестве альтернативы позитивизму.

Возможно, Теософия не обращена к каждому; возможно, она не преуспела в разрешении Великой Мистерии Универсума, но многие предпочли именно ее вместо мысли о том, что не существует никакой Мистерии и что в конце Пути ничего не лежит.

Перевод с английского М.Н. Егоровой

Литература

Maria Carbon. No religion higher than truth. A history of theosophical movement in Russia, 1875-1992. Princeton, 1993.

Обоснование выбора положений Великого Плана

Основные принципы построения Нового Мира – составляющие Великого Плана Братства Света 

 

  1. Признание существования Высших миров – Мира Тонкого и Мира Огненного, — и их тесной взаимосвязи с Миром Плотным, с нашей земной жизнью. Признание факта, что эволюция человека совершается путем перевоплощений, то есть, многократных переходов между Мирами. На этой основе осознание глубинных связей между людьми, составляющими население Земли, осознание человечества как Великого Братства, как Мировой Общины, являющейся в то же время частью Общины Космической, то есть, иерархии бесконечного множества сообществ разумных существ, живущих в Беспредельной Вселенной.
  2. Уважение к знанию, понимание важнейшей роли науки как деятельности, направленной на добывание знаний о мире для блага человека. Отказ от механистических представлений о жизни, от редукционизма в науках о живом. Развитие науки на основе признания Высших Миров, реальности расширенного представления о жизни, живом организме, о сложном составе человека, о задачах его земной жизни. Научное обоснование нравственного закона. Невозможность использования научных достижений в целях наживы и для порабощения или истребления людей
  3. Свободное развитие мысли при осознании фундаментального значения (приоритета) нравственного закона. Преодоление разнообразных преград в сознании, сковывающих развитие мысли — суеверий, религиозных и научных догматов, привычки к слепому, бездумному подчинению авторитетам. Превращение человека из раба окостеневших мыслеформ, чужих мнений, навязанных извне оценок – в человека-творца идей, способного к независимому суждению, к активному, сознательному преобразованию жизни.
  4. Признание великого значения искусства как средства связи с духовными сокровищами Высших Миров, благодаря которому жизнь наполняется светом, красотой, гармонией. Осознание искусства как проводника света в сердце человека, пробудителя духовных сил, высших энергий, позволяющих человеку подняться над «пучиной жизни» и пережить вспышки высоких чувств, радость сердечного прикосновения к прекрасному. Осознание необходимости стремления к красоте во всех построениях жизни.
  5. Свободный труд ради Общего Блага. Это означает, прежде всего, добровольный отказ от устремления к личному обогащению и власти в ущерб другим людям, отказ от эксплуатации, насилия и угнетения себе подобных, невозможность паразитического образа жизни, использования рабского труда в его различных формах. Это означает также, что в сознании людей укореняется новое понимание труда — одновременно как осуществление внутренней потребности приложить свои силы и способности для общего блага и как необходимого средства для самосовершенствования, для расширения своего сознания.
  6. Справедливое иерархическое устройство общества, создание системы управления, основанной на приоритете знания на разных уровнях организации, то есть для коллективов разного масштаба — от человечества до семьи.
  7. Сотрудничество между людьми и между народами, основанное на доверии, стремлении к взаимопониманию, сердечной преданности общей цели, направленной, в конечном счете, на обустройство нашего Общего Дома — Земли – для блага всего человечества.
  8. Невозможность войн как следствие признания тесной взаимосвязи Высших Миров с Миром Плотным, земным, и определяющей роли эволюции сознания для эволюции земного человечества. Осознание бессмысленности и преступности войн для решения земных проблем.